«В ноябре Бенкендорф потребовал к себе Дельвига, – писал в своих мемуарах Андрей Иванович Дельвиг, – который введён был к нему в кабинет в присутствии жандармов. Бенкендорф самым грубым образом обратился к Дельвигу с вопросом: „Что ты опять печатаешь недозволенное?“ Выражение ты вместо общеупотребительного вы не могло с самого начала этой сцены не подействовать весьма неприятно на Дельвига. Последний отвечал, что о сделанном распоряжении не печатать ничего относящегося до последней французской революции он не знал и что в напечатанном четверостишии, за которое он подвергся гневу, нет ничего недозволительного для печати. <…> Бенкендорф сказал, что ему всё равно, что бы ни было напечатано, и что он троих друзей: Дельвига, Пушкина и Вяземского уже упрячет, если не теперь, то вскоре, в Сибирь. Тогда Дельвиг спросил, в чём же он и двое других названных Бенкендорфом могли провиниться до такой степени, что должны подвергнуться ссылке… Бенкендорф отвечал, что Дельвиг собирает у себя молодых людей, причём происходят разговоры, которые восстановляют их против правительства. <…> Дельвиг возразил, что собирающееся у него общество говорит только о литературе, что большая часть бывающих у него посетителей или старее его, или одних c ним лет. <…> Бенкендорф раскричался, выгнал Дельвига со словами: «Вон, вон, я упрячу тебя с твоими друзьями в Сибирь»».
Вскоре «Литературная газета» была запрещена. Неприятности, связанные с внушениями Бенкендорфа и закрытием газеты, безусловно, сказались на здоровье Дельвига. В ту зиму его одолевала простуда, которой он всегда был подвержен. Плохому самочувствию содействовала и неудачно сложившаяся семейная жизнь Дельвига.
Анна Петровна, наверное, не только лучше других знала нюансы семейных отношений ближайшего друга Пушкина, но и во многом способствовала их созданию – вспомним замечание племянника Дельвига о бросившемся ему в глаза желании Анны Петровны поссорить того с женой… Видимо, здесь имелось в виду, что Анна Петровна, к этому времени уже привыкшая к свободной жизни, небезуспешно настраивала на такое поведение и Софью Михайловну – дневники Алексея Вульфа являются тому подтверждением. Дельвиг ничего не мог поделать – увлечения жены следовали одно за другим… И даже рождение дочери не заставило Софью Михайловну успокоиться. Недаром одно из последних стихотворений Дельвига было адресовано жене и начиналось словами:
За что, за что ты отравила
Неисцелимо жизнь мою?
Так что вина за неурядицы в семье А. А. Дельвига отчасти лежит и на А. П. Керн.