А сам Элизабар демонстративно перевернулся на другой бок, к стене лицом, хотя лежать на простреленной ноге ему, по логике, должно было быть больно. Но уже этим он показывал, что не желает разговора, и вообще ему следует продумать свое поведение, чтобы не проколоться в каких-то мелочах.
Думал он, впрочем, о другом. Элизабар уже переступил черту, по одну сторону которой была игра с противником, а по другую… Что было по другую сторону, он сам не желал называть настоящим именем, хотя все прекрасно понимал. Но это была его единственная возможность выкрутиться и остаться при этом при своих интересах. Пусть не тех прежних интересах, с которыми он отправлялся в Россию, но при этом варианте подполковник хотя бы имел возможность вернуть себе, как ему казалось, прежний статус, в котором он находился до перехода границы. И это не было спонтанным решением. Его он принял еще накануне, сразу после пленения, когда их заперли в сарае и когда время подумать о своем будущем у Элизабара имелось. И он плотно подумал. Даже мысленно просчитал поведение всех своих сослуживцев, попавших в подобную же ситуацию, и пришел к выводу, основываясь на их обычном поведении, что большинство поступили бы на его месте точно так же. И не стал дожидаться каких-то жестких решений по своему делу, которые, несомненно, последовали бы, а сразу предложил свои услуги в качестве сознательного агента российских спецслужб. Такой шаг не мог остаться незамеченным. Тем более что Элизабар верно просчитал необходимость торопиться. Если он долго не будет выходить на связь, это может показаться подозрительным тому же полковнику Лоренцу. А если проявить оперативность, то и Лоренц ничего не заподозрит, и польза от сотрудничества будет более значительной.
Элизабар умышленно создал цейтнот для российских следователей, и они вынуждены были решать все на ходу. И вообще, один из тех, кто вел его допрос, был, кажется, и не следователем, а офицером ФСБ, скорее всего каким-нибудь опером или, если судить по званию, старшим опером, может быть, даже руководителем отдела. Следователь не смог бы заметить выгоду перевербовки. А опер не мог упустить такой шанс. И этот, с погонами полковника, кажется, упустить его не пожелал. А Элизабар прочувствовал ситуацию тонко и предпочел побеспокоиться о своей выгоде. И сразу задал естественный, с его точки зрения, вопрос – как ему будут оплачивать его труды? В принципе оплата волновала его меньше всего. Но вопрос был психологическим и вводил собеседника в заблуждение, создавая впечатление, которого Элизабар и хотел добиться. Могло показаться, что он и границу переходил именно с этими мыслями о предложении своих услуг. И, кажется, это сработало…