Он оглянулся на хайритов, сгрудившихся плотной массой под прикрытием холма. Всадники, расслабившись, откинулись в седлах; передние баюкали на коленях древки челей, задние – кто дремал, кто рылся в колчанах с толстыми короткими стрелами, кто, для проверки, щелкал спусковой скобой арбалета. Двое-трое, спешившись, заталкивали в пасти своих зверей пучки сушеного кра; остальные шестиноги, мерно работая челюстями, уже перетирали возбуждающую жвачку. Позади нестройной толпы всадников вытянулись в ряд пять тяжелых возов; над высокими бортами, окованными железными полосами, громоздились вязанки стрел.
Боевое искусство Средневековья было одним из увлечений Одинцова, и он прекрасно помнил, что конница – в исторической перспективе, конечно, – всегда проигрывала тяжелой пехоте. Конные стрелки Персии не могли справиться с македонской фалангой, орды восточных варваров разбивались о римские легионы, бронированный строй викингов топтал рыцарей Франции. Пеший боец с большим щитом и длинной пикой оказывался сильнее конного, если с флангов пехотинца прикрывали другие фалангиты, а сзади стоял соратник с длинным мечом или доброй секирой. Конница ничего не могла поделать с этим железным каре; она атаковала – и гибла. Однако так было на Земле; кто знал, на что способны эти всадники на чудовищных, невероятных шестиногих скакунах?
За центральной фалангой – там, где на высоком деревянном помосте развевались пышные плюмажи военачальников и мельтешил рой посыльных, – раздался рев труб. Первые шеренги легковооруженных дрогнули и, переходя с шага на бег, коричнево-красной волной покатились поперек долины. Шесть полуорд айденитов, разворачиваясь навстречу, приветствовали атакующих улюлюканьем и грохотом мечей о щиты. Промежутки между плотными квадратами полуорд заполнили джейдские лучники; зазвенели тетивы их коротких луков, и красно-коричневый вал огласился стонами и воплями раненых. Мимо северных всадников уже мерно печатали шаг орды второй линии; сзади ее подпирала третья. Четвертая, три с половиной тысячи ветеранов, замерла в сотне шагов позади; эти были запасным козырем в предстоящей схватке с фалангой.
Перед третьей линией на своем черном жеребце гарцевал бар Нурат, окруженный адъютантами и барабанщиками. Одинцов видел упрямый блеск глаз под сверкающим наличником шлема, руку, намертво вцепившуюся в поводья, и жезл, которым размахивал стратег, поторапливая сардаров и алархов.
Град дротиков просвистел в воздухе – раз, другой, третий. Ксамиты целились в щиты; тяжелые наконечники пробивали насквозь двойной слой дубленой кожи и деревянную доску. Одинцову говорили, что вытащить их практически невозможно – этому препятствовали специальные крючки, выступавшие на лезвиях. Пехотинцы несли по три-четыре копья и метали их с завидной точностью. Однако они не стремились пустить кровь старым соперникам на полях сражений, предоставляя выполнение этой задачи фаланге; их целью являлись именно щиты, без которых длинные пики фалангитов могли переколоть имперцев в мгновение ока.