Мелькнула несвязная мысль: Уж теперь-то она придет. Захочет посмотреть, действительно ли Пол Шелдон превратился в Лучано Паваротти, или ей только так показалось.
Но она не явилась, а терпеть дикую боль в левой ноге было невыносимо. Пол неуклюже перевернулся на живот, просунул руку под матрас и достал упаковку новрила. Проглотив две капсулы, он отключился на некоторое время.
Когда он пришел в себя, ему показалось, что сон все еще продолжается — слишком сюрреалистической была сцена, как и в тот вечер, когда она принесла в комнату жаровню для барбекю.
Энни сидела на краешке его кровати. На прикроватном столике стоял стакан, наполненный капсулами новрила. В руках Энни держала ловушку для крыс. И крыса была, внутри — крысоловка сработала и перебила ей хребет. Задние лапки свисали по бокам крысоловки и беспорядочно подергивались. Голова крысы была перепачкана кровью.
Это был не сон. Очередной день, проведенный в комнате сюрпризов с Энни Уилкс, только и всего.
Ее дыхание смердело, как разлагающийся труп.
— Энни?
Он выпрямился, переводя взгляд с нее на крысу и обратно. За окном темнело. Странные черные сумерки и — дождь. Струи воды заливали окно. Дом дрожал под крепкими порывами ветра.
Пусть утром с ней не все было в порядке, к вечеру стало явно хуже. Гораздо хуже. Пол понял, что она сбросила все свои маски, и теперь перед ним настоящая Энни, глубинная Энни. Ее щеки, казавшиеся прежде такими пугающе твердыми, теперь безжизненно обмякли, как тесто. Глаза были пусты. Она переоделась, но юбку надела наизнанку. Лицо было перепачкано еще больше, на одежде появились новые жирные пятна. От нее исходило столько всевозможных ароматов, что Пол был не в состоянии их сосчитать. Один рукав ее шерстяного свитера пропитался какой-то засыхающей жидкостью, по запаху напоминающей соус.
Она показала ему крысоловку:
— Они приходят в погреб во время дождя. — Умирающая крыса тихонько пищала и ловила ртом воздух. Ее черные глаза, куда более живые, чем глаза ее мучительницы, бегали по сторонам. — Я ставлю ловушки. Приходится. Мажу их салом. Каждый раз ловлю восемь-девять штук. Бывает, я еще нахожу…
И она отключилась. Отключилась и сидела, как восковая фигура с крысой в руке, почти три минуты — классический пример кататонии. Пол смотрел на нее, смотрел на пищащую и старающуюся освободиться крысу и уже не сомневался, что хуже быть не может. Нереально. Настолько хреново, что нереально.
Наконец, когда Полу уже стало казаться, что Энни отплыла в море забвения навсегда, без прощального салюта, та заговорила — так, словно и не прерывалась: