Кончилось тем, что я пристрастилась к саду.
– А когда это было?
– Когда я разбила те тарелки? Года три назад, а может, и все пять.
– Как же мог муж поверить вам, когда вы сказали, будто Мария-Тереза уехала в Кагор?
– Ах, да оставьте вы меня в покое. Ну что вы хотите узнать?
– Что вы сказали мужу, когда он встал утром?
– То же самое, что вы сами только что сказали.
– А ваш муж, он говорил правду?
– Нет, муж не поверил мне. Ведь никто так ни разу и не спросил меня, нет ли у меня о ней новостей, даже Альфонсо.
– И ваш муж не задал вам ни единого вопроса?
– Ни единого, вот вам доказательство, что на самом деле он мне не поверил, просто соврал, и все.
– Что же он тогда, по-вашему, подумал?
– Да зачем вам все это? Сама не знаю.
– А Альфонсо? По-вашему, он догадывался?
– Думаю, да. Когда я попросила его выкинуть в колодец телевизор, то сразу поняла, что он обо всем догадался. А сам он что говорит?
– Говорит, что вы никогда не просили его бросать в колодец телевизор.
– Я вам не верю. Или все они врут, или вы.
– Может, просто я все перепутал.
– Ладно, пусть так. Правда, Альфонсо, он такой, из него и слова не вытянешь, но ведь «да» или «нет» – это-то он может сказать. Думаю, и для него тоже наступит когда-нибудь день… как для меня, кто знает. Иногда по дороге к себе домой он напевает «Травиату», однажды я спросила, и он мне сказал. А вообще-то он рубит дрова все время, целыми днями, с утра до вечера – вот уж скучища, так скучища… Когда-то давно, лет двенадцать назад, я надеялась, что он любит меня, Альфонсо, что возьмет меня к себе и мы заживем с ним вместе там, в лесу, у него в хижине, но эта любовь так и не сбылась. Однажды я прождала его всю ночь напролет, прислушивалась к каждому шороху, с ним вместе мы могли бы снова пережить любовь… Кагор… все… – да только он так и не пришел.
Конечно, теперь все они будут говорить, будто у меня крыша съехала, как было бы с ними самими, окажись они на моем месте. А вообще-то пусть себе говорят, они ведь теперь по другую сторону и могут говорить все, что взбредет им в голову, пусть себе болтают что попало, они ведь не умеют ни думать, ни размышлять…
Знали бы они, что произошло тогда в погребе. Да случись им оказаться со мной в этом погребе, пусть хотя бы на одну минутку, пережить такое, они бы враз языки-то прикусили и уже больше ни слова не сказали обо всей этой истории.
– Но ведь до убийства и вы тоже были на их стороне?
– Нет, никогда, никогда я не была на их стороне. Если мне и случалось туда ходить, например, за покупками – я ведь через день ходила за покупками, так что не думайте, будто я вообще ничего не делала по дому, – так вот, тогда мне волей-неволей приходилось здороваться с ними, говорить, ну разве что перекинуться словечком-другим, но не больше. А потом целый час у меня в ушах звучали их голоса, пронзительные, точно в театре.