— У дороги велосипеды и канистра.
Всего четверть часа назад разведчик Кирей докладывал о каких-то велосипедистах, выехавших в направлении Хюрсюля. Они везли с собой канистру. Приходилось гадать: для чего? То ли для воды, то ли для бензина.
Кто же эти немцы? Регулировщики? Связисты? А может, из охраны? Бесспорным было одно: к узлу дорог эти двое имеют прямое отношение. Словно угадывая ход мысли политрука, разведчик спросил:
— Будем брать? — Он уже освободился от вещмешка и плащ-палатки. На ремне висели только две «лимонки» и нож от самозарядной винтовки.
По возбужденному, горячечному взгляду политрук видел, что к захвату «языка» Гулин готов. Немцы, конечно, от ребят не уйдут. Но могут открыть огонь — и тогда отряд лишится главного и, пожалуй, единственного преимущества — внезапности. А если их не тронуть, они, услышав звуки боя, предупредят первую же немецкую колонну. Неравная схватка, неоправданно большие потери.
Солнце уже плыло над сопками. Фашисты, по всей вероятности, завтракали.
Гулин ждал ответа. Команду мог сейчас подать только политрук. Но отрядом командовал Кургин, а он был далеко впереди, и даже чтобы его предупредить, времени не было.
Политрук распорядился:
— Вы вдвоем с Гончаренко берете длинного, ну того, что около сосны.
— Понял, — обрадовался разведчик.
— Будьте внимательны, немцы обычно автоматы не снимают, а перехватывают из-под руки. — Политрук оглянулся: сзади затаив дыхание лежали Чивадзе и Хефлинг. Он сказал им: — Ваш — второй.
Чивадзе молча кивнул, сбросил с себя мокрые сапоги: конечно, подкрадываться босиком удобней. Его примеру последовал Хефлинг. С карабинами и ножами они бесшумно исчезли в густом осиннике. По-прежнему звенела тишина. Деловито постукивал дятел. Но вот над деревьями — совсем близко — каркнула ворона.
Немцы, то и дело наклоняясь, выбирали ягоды. Над ними роилась мошкара, и Хефлинг, прислушиваясь к знакомой речи, уловил, что немцы говорят о том, что после войны здесь придется травить комаров, иначе ни один порядочный ариец сюда не приедет ни на охоту, ни на рыбалку. Другой отвечал: пусть на этих землях корячатся финны: рубят лес и ломают гранит — для рейха. Первый возражал: он сам не прочь заиметь поместье в Карелии, он обойдется без финнов.
Хефлинг слушал немецкую речь. Перед войной ему довелось немного служить в вермахте. С такими парнями, как эти, он провел в казарме не одни сутки. Каждый день офицеры напоминали им, что в России у них будут поместья, а в поместьях — русские пленные. Остается только завоевать Россию.
Такие вот солдаты — не капиталисты и не помещики — расстреляли его отца. Когда его вместе с другими коммунистами поставили к стенке, он, как потом рассказывали Эрику, крикнул, обращаясь к солдатам: «Фашисты вас обманывают! Вы же стреляете в своих братьев — рабочих…» Никто мимо не выстрелил…