Горелов принял бригаду, которую прежде возглавлял Катуков. Танкисты настороженно отнеслись к новому, присланному со стороны комбригу. А тот будто ничего не замечал. Методично делал свое дело. И вскоре бригада успокоилась, «приняла» нового командира.
За неделю до наступления у меня был не совсем обычный разговор с Гореловым. В темноте мы подошли к месту расположения батальонов. Навстречу из кустов неслась песня. Я разобрал лишь рефрен «Мы — гвардейцы-катуковцы».
— Хорошо поют? — улыбнулся Горелов.
— Поют неплохо, а песня мне не нравится. Очень уважаю Михаила Ефимовича. Но ведь еще в Священном Писании сказано: «Не сотвори себе кумира». В бригаде будут петь о бригадном командире, в корпусе — о корпусном, в армии — о командарме и так далее. Целая лестница кумиров. Из-за нее рядового солдата не увидишь. Да и как-то нескромно… Думаю, и Михаилу Ефимовичу это не по душе было бы.
Горелов долго не отзывался. Потом медленно произнес:
— Об этом никогда не думал. Принимал как должное. Говоря по совести, не видел ничего дурного. Но то, что вы сказали, вероятно, серьезно. Надо обмозговать!
Вскоре я забыл об этом разговоре. И вдруг сейчас, у Лучесы, по льду которой саперы волочили бумажные мешки с толом, Горелов напомнил о нем:
— Вы тогда правильно — насчет песни. Но отменить не решаюсь. Получится бестактно. Да и уважают комкора заслуженно.
Я был удивлен: такие бои, так тяжело дается наступление, а командир бригады помнит о нашем мимолетном разговоре, ломает над ним голову. С симпатией посмотрел на рослого подполковника в затасканном бушлате с байковыми петлицами и зелеными полевыми «шпалами». На голове у Горелова, несмотря на мороз, форменная танкистская фуражка с черным околышем. В ушанке я никогда его не встречал.
К Лучесе подтягивались все новые и новые машины. Они рассредоточивались в прибрежных кустах. Горелов решил, взорвав лед, часть танков переправить по дну, так как здесь было неглубоко.
В это время ниже по течению реки я увидел «тридцатьчетверку». Спросил у Горелова: куда она?
— Не имею понятия, — ответил подполковник. — Сейчас выясню.
Он подозвал командира батальона. Тот вскинул бинокль и уверенно отрубил:
— Танк лейтенанта Петрова. Горелов сразу успокоился:
— Пусть идет. Этот не обмишулится.
«Петров, Петров», — старался я вспомнить. Каждый из нас, наверно, знает не одного Петрова… А-а, так это тот, вероятно, на которого жаловался вислоусый командир стрелковой дивизии.
Горелов, кивая головой, выслушал мой рассказ:
— Он самый, Николай Петров. Если бы на каждом танке такие командиры сидели… Я его в дороге оценил. В их эшелоне бомбой штабной вагон разворотило. Помните? Пожар, паника… В придачу ко всему паровоз пылает. В таком случае надо, чтобы хоть один нашелся, голову не потерял. И нашелся. Лейтенант Петров свой танк прямо с платформы рванул и стал эшелон растаскивать. Тут и другие подхватились… А еще под Торжком… Он там в горящую теплушку к больным бросился…