У Судьбы на Качелях (Глебова) - страница 174


Что такое всегда было для нас - Америка? Да ничего. Изображение на карте. При той жизни, еще в Союзе - всего лишь одна из стран, далеких и чужих, настолько далеких и чужих, что даже не представляющих особого интереса, ну, разве что в школе, на уроке географии, надо хоть что-то знать, чтобы не схватить двойку. Съездить в 1990 году в Польшу - уже было большой удачей

слава советским профсоюзам! В анкете пришлось отвечать на странные уже для того перестроечного времени вопросы: не были ли мои родственники за границей, в оккупации, и пр. К тому времени уже два моих двоюродных брата жили в Америке, но ведь я не круглая идиотка, чтобы упоминать об этом! Тогда не мешало бы еще дописать - до кучи! - что еще один мой брат уже сидит в Москве на чемоданах, рассматривая на карте Израиль. А муж в пятилетнем возрасте был «под немцами» и видел близко живого немца, тот ему дал кусок хлеба. Об этом тоже писать? Вероятнее всего, анкеты те просто были старого образца, отпечатанные давным-давно, а новых, из экономии, не печатали (вот бы в Израиле так экономили бумагу!).

Но, возможен и другой вариант: напиши я всё как есть, и ни в какую Польшу бы не поехала. Но я заполнила анкету «правильно» и погуляла по Кракову и по Варшаве - совершенно свободно! Без присмотра! - советы родного профсоюза уже явно отставали от жизни и, накупив всякой всячинки, вернулась в родные пенаты очень удовлетворенная. Никаких Америк, и Израиля в том числе, в моей голове тогда не было. Перестройка - была. Больше в воображении. Кстати, по пути в Польшу было несколько свободных часов в Москве, и я поехала к двоюродному брату - тому, который сидел на чемоданах. Хотела попрощаться - ведь больше не увидимся! (увиделись, и неоднократно). Я тогда спросила его:

Ну как же это, Вова? Почему вы уезжаете? Сейчас?! Ведь перестройка!

Он снисходительно усмехнулся:

А ты разве не заметила, что перестройка уже закончилась? Да она, в сущности, и не начиналась.

Я с недоумением смотрела на него. Подумала: им, москвичам, наверное, виднее, знают побольше нас, нижегородских провинциалов. Но все же. А как же «гласность», и все остальное?.. Особенно я цеплялась за «гласность». Столько мы узнали нового - не нового, разумеется, а просто хорошо скрытого от нас раньше старого, столько прочитали и продолжали читать -словно открылись заржавевшие клапана и на нас хлынул поток такой удивительной и порой страшной информации.

Вернувшись, я, в восторгах от Польши (заграница, несмотря на известную пословицу), делилась в родном коллективе впечатлениями, и тут одна сотрудница сказала тихо: