Она приехала всего на одну неделю. Погостить у тетушки, познакомиться заново с двумя племянниками-близнецами (видела их лишь однажды, когда по три года им было), ну и посмотреть хоть одним глазом - больше не успеется - на новые для неё места. На более длительный срок никак нельзя было оставить свое рекламное агентство, конкуренты живенько обойдут и вырвут дорогостоящий кусок из-под носа, бди и бди, как говорится. Да, мама с папой далеко смотрели, когда вкладывали деньги в ее учебу, будто предвидели неожиданный поворот судеб, хотя в то время трудно было предвидеть и надеяться, казалось, было не на что. И вот, прекрасное знание языка привело в Лондон - сначала на стажировку, а потом. Много было чего потом. И приглашение работать и приглашение к любви. Не все сложилось. Но кто знает. судьба-индейка, как говорят в России. Тетушка просила приехать недельки на три, не меньше, ясно давая понять в телефонном разговоре, что надеется подыскать ей «достойную партию» (надо знать тетушку - уже подыскала!), хватит, мол, засиделась, тридцать лет (округлять-то зачем?), пора-пора и т.д.
С непреходящим удивлением думала она о поразительной судьбе их большой семьи. Жили-поживали себе в России, в разных городах, изредка переписывались, еще реже виделись. А наступило смутное и странное время перемен - и разметало всех по разным странам. Лондон, Израиль и даже Австралия, где каким-то образом очутился и осел там старший мамин брат. В следующем году надо съездить в Австралию, так пол-мира и посмотришь.
Тетушка Роза, маленькая, пухленькая, вечно моложавая и безмерно разговорчивая, приняла гостью радушно, суетилась, бегала в кухню, мелко переступая крошечными ножками в тапочках, и все таскала оттуда тарелки с разнообразными салатами, за ними последовала жаренная курица и яблочный пирог (перво-наперво поесть надо, какая ж, Асечка, ты худючая!), потом с гордостью водила по комнатам собственного одноэтажного домика и безумолку тараторила, задавая множество вопросов и вполуха слушая ответы.
Домик находился на окраине Хайфы, в тихом уголке, окруженном кипарисами и неведомыми, цветущими белыми и сиреневыми цветами деревьями. До моря и до всего остального, что так хотелось посмотреть, далеко, автомобилем пятнадцатилетние племянники еще не обзавелись ввиду юного возраста, а дядюшка Соломон - муж тетушки - срочно укатил на несколько дней на своем подержаном «оппеле» в Тель-Авив навестить серьезно заболевшего приятеля.
Но тетушка утешила: завтра придет гость - та самая «достойная партия», а у него и машина есть, он все тебе покажет. Показал! Видимо, всё достойное, за исключением громадной коробки конфет, было у него спрятано глубоко внутри, а снаружи... К весьма невнушительному росту были присовокуплены упитанный живот и толстые щеки, и как ни старался втянуть он в себя то и другое, вызвал у Аси своими усилиями только насмешливую улыбку, а фразы нормальной этот пришелец вообще сложить не мог, обходился междометиями, зато был владельцем продуктового магазина, о чем доложил сразу. Когда принесенную коробку открыли к чаю, гость, видимо на нервной почве, шуршал серебряными обертками почти беспрерывно, и круглые ячейки одна за другой пустели. «А вы не боитесь диабета?» - спросила она. Гость испугался и шуршание прекратилось, он только поглядывал на коробку и на Асю с одинаковым вожделением, но очень скоро опять потянулся пухлой ручкой. Она уже откровенно смеялась. Не над пришельцем, а над наивностью тетушки. В тетушкиных глазах собственные магазин и автомобиль - верх мужских свершений. Тетушка сдвигала бровки домиком и шептала сердито: «прекрати, перестань смеяться, он хороший парень». Парень сорока с лишним лет поначалу почти уверовал, что красивая девушка со светлозелеными глазами радуется его приходу, оттого и смеется, но скоро всё стало слишком прозрачно и пришлось, уже влюбившись в глаза и смех, удалиться с туманным коротеньким словом: «Дела.».