— Это шедевр, — объявил он, выгнувшись вперед. Он пытался рассмотреть, вывела ли она свое имя голландским соусом.
Грейс посмотрела на него. Взлядом, который не трудно было интерпретировать.
— Действительно ли это — солнечные часы? — спросил он, сама невинность.
— О чем Вы говорите? — проворчала вдова, берясь за вилку.
— Нет! Не разрушайте это! — вскричал он — лучшее, что он мог придумать, чтобы не взорваться от смеха.
Но она все равно проткнула часть тушеного яблока.
— Как Вы могли? — обвинил ее Джек.
Грейс фактически отвернулась на своем стуле, неспособная наблюдать за происходящим.
— О чем, черт возьми, Вы говорите? — потребовала вдова. — Мисс Эверсли, почему Вы отвернулись к окну? Он о чем?
Грейс повернулась, прикрывая рукой рот.
— Я уверена, что не знаю.
Глаза вдовы сузились.
— Я думаю, что Вы знаете.
— Уверяю Вас, — сказала Грейс, — я никогда не знаю, что он имеет в виду.
— Никогда? — Подверг сомнению ее высказывание Джек. — Какое смелое утверждение. Мы только что встретились.
— А похоже, что намного дольше, — сказала Грейс.
— Почему, — размышлял он. — Вот интересно, был ли я только что оскорблен?
— Если Вас оскорбили, Вам не должно быть никакого дела до этого, — сказала вдова резко.
Грейс повернулась к ней с легким удивлением.
— Это не то, что Вы говорили вчера.
— Что она вчера говорила? — спросил мистер Одли.
— Он — Кэвендиш, — сказала вдова просто. Словно это все объясняло. Но, вероятно, она все же верила в небольшие дедуктивные способности Грейс, потому добавила так, что было похоже, что она говорила с малым ребенком, — Мы другие.
— Правила не для нас, — сказал мистер Одли, пожимая плечами. И затем, как только вдова отвела взгляд, он подмигнул Грейс. — Что она говорила вчера? — спросил он снова.
Грейс не была уверена, что сможет все правильно пересказать, при условии, что сама была не согласна с мнением вдовы, но она не могла проигнорировать его прямой вопрос, заданный дважды, потому сказала:
— Существует искусство оскорбления, и если можно нанести его так, чтобы субъект этого не понял, это еще более впечатляюще.
Она посмотрела на вдову, ожидая увидеть, будет ли она исправлена.
— Это не работает, — сказала вдова лукаво, — когда он сам — субъект оскорбления.
— Так это не будет искусством, если оскорбляет кто–то другой? — Спросила Грейс.
— Конечно, нет. Почему меня должно заботить, кто меня оскорбил? — Вдова презрительно фыркнула и вернулась к своему завтраку. — Мне не нравится этот бекон, — объявила она.
— Ваши беседы всегда такие уклончивые? — Спросил мистер Одли.
— Нет, — ответила Грейс довольно честно. — Это были исключительные два дня.