Но однажды я не вытерпела и, распахнув дверь, принялась орать на нее, требуя, чтобы она оставила меня раз и навсегда в покое! Это моя жизнь, и я могу распоряжаться ею как хочу. И Вика к этому никакого отношения не имеет…
Вика, в свою очередь, принялась орать на меня. Она обвиняла меня в том, что я опустила руки и выбрала самый легкий путь, превратившись в окончательную алкоголичку. Мне нужно срочно завязывать с этим, пока не поздно! Женский алкоголизм неизлечим! В ответ я хохотала и желала ей поскорее отправляться к своему Дэну и не лезть в чужие дела. Мы тогда крепко разругались, и я захлопнула дверь. Но посреди ночи я не выдержала и позвонила Вике. Я рыдала и просила у нее прощения. Я вдруг поняла, что Вика – это единственная ниточка, которая еще удерживает меня в этой жизни и не дает мне окончательно свихнуться. Если я ее оттолкну, то останусь по-настоящему одна.
Вика примчалась ко мне на следующий день. Мы помирились, и я дала Вике слово больше не пить, взять себя в руки и попробовать договориться с Берном. Не окончательная же он скотина, cказала Вика. Да кто его знает, вяло откликнулась я.
Договориться с Берном не получилось (как я и думала). Он и его родственнички стояли на своем. Я ездила к Лизе раз в три месяца и каждый раз ощущала, что вначале я словно заново воскресаю, а потом умираю. И с каждым разом мне было все тяжелее, cловно меня мучили приступы асфиксии и не хватало воздуха. Я должна была притворяться перед Лизой, делать вид, что все в порядке. Мама с папой просто теперь живут отдельно, твердила я ей. Но мама с папой любят Лизу! Очень любят! «Мама, а когда ты приедешь совсем-совсем?» – cпрашивала меня Лиза, и я едва сдерживалась, чтобы не зареветь во весь голос. «Я хочу, чтобы ты жила с нами, как раньше, – говорила мне дочь. – Почему ты уехала, мамочка? Папа сказал, что у тебя дела…»
Я потрясла бутылку – больше половины я уже выпила. Я чувствовала себя несчастной и всеми покинутой. Несмотря на рефлектор, в комнате по-прежнему было холодно. Не так, как вначале, но все равно не жарко. А для таких мерзлячек, как я, – это просто кусочек Антарктиды в отдельно взятой комнате. Я накинула одеяло на ноги, так было теплее, и, закрыв глаза, провалилась в полудрему…
По возвращении из Швеции в Москву я часто срывалась и уходила в запои. Петрович сразу стучал на меня Вике, и та приезжала ко мне и устраивала разбор полетов по полной программе. Я слабо защищалась. Я заметила, что мои воля и решимость постепенно куда-то улетучиваются. Словно я незаметно превращалась в другого человека: тихого, забитого, утратившего всякий интерес к жизни. Наверное, так оно и было, просто я не хотела в этом признаваться самой себе. Я почти потеряла всякую надежду вернуть Лизу. Дело мое было швах… Я пробовала обратиться еще к парочке адвокатов, но они все говорили одно и то же – мои шансы вернуть дочь равны нулю.