Алиса смотрела на Твиртове. В доме недалеко от цитадели решали, как ее штурмовать, магистры; висели над крышами Эрлирангорда паутинные радуги. А молний не было. Они захлебнулись в дожде. А может, в слезах и крови.
Нас не ждут ни почести и ни слава. А собственно, чего ждать от религиозной войны? Посланец — это короткая жизнь и, часто, позорная смерть. И, в лучшем случае, добрая людская память. Много? Мало? А разве у нее спрашивали, заставляя писать эту сказку? Майронис, седой предстоятель Кораблей, с кем-то ругался, когда Алиса жила у него, ругался с остервенением, так, что нельзя было не услышать. С кем-то очень знакомым, а вспомнить не получается. Тот говорил:
— Не нужна мне сказка, если такой ценой!
А Майронис ответил:
— Мы свою сказку не выбираем.
Твиртове нависала над городом, уходя в голубое небо, пронизанное радугами врат, и в перистые облака. Твиртове казалась нереальной. Словно ее вот тоже выдернули из какого-то другого мира, из-под чужого неба… И Алиса совсем не удивилась, когда химеры стали с треском и грохотом выдираться из своих каменных гнезд…
Делегация состояла из двух обормотов — Кешки и Лаки. Остальные обормоты таились за дверьми, голосили шепотом и топотали, как нетрезвые слоны.
— Что? — спросил Хальк хмуро. Не хотелось ему сейчас видеть эти рожицы, вообще ничьи не хотелось. Попытка написать что-нибудь жизнеутверждающее обернулась ужасом броневой атаки, и герой — веселый мальчишка, вдруг понимал, что жизнь совсем не такая, как ему хочется, как обещали и как он привык верить. Чересчур много этих как… в конце концов Хальк писатель, распутается в словах, просто все взаимосвязано. И только сирень в чайнике — приятно и, по крайней мере, красиво. Этот его герой, гимназист, собирался подарить сирень своей девчонке, ничуть не похожей ни на Алису, ни на Дани.
Мир в теплом круге настольной лампы был безопасен и прост. Часть стола, раскрытая тетрадь, ручка, небрежно брошенная на недописанную страницу. Хальк выцедил последние капли из проклятой антикварной чаеварки. Так станешь пьяницей. Рука дрогнула, и рубаху окропило вишневое. Банально до оскомины. А юноша уже сидел в вычурном кресле с атласной обивкой, подтянув к подбородку худые колени, ноги у него были чересчур длинные, едва поместился. Темно-русые волосы падали на лоб. Сидел, ласково теребя кортик в бархатистых ножнах. А рядом, на краю стола, стоял чайник — обыкновенный белый чайник, даже без цветочков: широкий носик, откинутая ручка. А из чайника лезла сумасшедшими гроздьями, пенилась сирень. Откуда? Выпускной бал, конец июня. Юноша усмехнулся серыми глазами: