Пепино вернулся в хлев Никколо и принялся ухаживать за Виолеттой: он накормил ее, напоил, и сто раз, никак не меньше, погладил ее по носу. А затем выкопал из-под соломы каменную кружку, извлек из нее свои сбережения и тщательно их пересчитал. Оказалось, что у него - почти три сотни лир. Одну сотню он отложил и пообещал ее своему приятелю Джиани, если тот в отсутствие Пепино присмотрит за Виолеттой, как если бы она принадлежала ему самому. А затем еще раз потрепал ослицу по холке, смахнул слезы, снова выступившие на глаза при виде того, как его любимица исхудала, надел куртку и вышел на горную дорогу. Там, подняв кверху большой палец, как научил его капрал Фрэнсис Ксавье О'Халлоран, он "поймал" попутный грузовик, едущий в Фолиньо и к шоссе. Так Пепино отправился в Рим, поговорить с Его Святейшеством.
Никогда еще маленький мальчик не выглядел таким бесконечно маленьким и заброшенным, как стоящий на площади святого Петра Пепино, - площади беспредельной и почти пустынной, поскольку было раннее утро. Все вокруг подавляло его своими размерами: массивный купол собора святого Петра, обелиск Калигулы, колоннада Бернини. Все вокруг словно нарочно стремилось подчеркнуть, какой он худенький и жалкий - босоногий, в рваных штанах и изодранной куртке. В целом мире не нашлось бы мальчишки столь подавленного, одинокого и испуганного, и никому еще на сердце не ложился столь тяжкий груз горя.
Ибо теперь, когда он, наконец, добрался до Рима, гигантские пропорции зданий и монументов, величественные и грозные, словно выпили его отвагу, и Пепино с запозданием осознал, сколь тщетна и безнадежна его миссия. Но тут в памяти его возник грустный маленький ослик, разучившийся улыбаться; Пепино словно наяву видел, как тяжко вздымаются бока Виолетты и как померк ее взгляд; и ведь Виолетта непременно умрет, если он не найдет для нее помощи! Вот такие мысли и придали ему в конце концов отваги пересечь пьяццу и робко приблизиться к одному из боковых входов в Ватикан.
Солдат-швейцарец в своей красно-желто-синей форме с разрезами и с длинной алебардой казался огромным и неприступным. И, однако ж, Пепино бочком-бочком подобрался к нему и сказал:
- Простите, пожалуйста, не отведете ли вы меня к Папе? Мне нужно рассказать ему про моего ослика Виолетту; она совсем расхворалась и, может быть, даже умрет, если Папа мне не поможет.
Гвардеец улыбнулся, - по-доброму, поскольку он привык к подобным невежественным и простодушным просьбам, а уж в устах грязного, оборванного малыша с глазами, точно чернильные озерца, круглой головой и ушами, оттопыренными, точно ручки у кувшинчика для сливок, она прозвучала и вовсе безобидно. Тем не менее, солдат покачал головой и ответствовал, что Его Святейшество очень занят и никого не принимает. А затем глухо стукнул алебардой о землю и установил ее наискось к двери, давая понять, что не шутит.