Он позволил Конде столкнуть Гранадос в шахту лифта, обрадованный тем, что в конце концов интрига начала развиваться без его вмешательства. Рассказывая об этом эпизоде, Брокка отказался от холодного тона, в котором был выдержан остальной роман, и даже вспомнил о ночи любви, случившейся очень давно. Вот как бывает: никто не верил Сельве Гранадос, а она, как оказалось, была ближе к Брокке, чем все остальные исследователи его творчества.
Брокка знал о намерениях Конде подменить отсутствующие произведения писульками Русника. Он не стал мешать Конде, но смертный приговор был уже подписан. Брокка писал обо всем этом как о событиях, случившихся в очень далекие времена, и я вдруг понял, какой роман я читаю — какой роман я начал читать — этой ночью, которая все не кончалась.
ГЛАВА, НАПИСАННАЯ ОТ РУКИ
Я получал новые страницы романа по мере их написания. На этих страницах явственно виднелись дефекты пишущей машинки, которых не было ранее: заглавные буквы, поднимавшиеся выше своей строки, полустертые гласные, отдельные пропущенные согласные. После страницы, заполненной совершенно неразличимым текстом, последовало рукописное продолжение романа.
В главе, посвященной последней ночи, ничего не говорилось о перемещениях Брокки по зданию, речь шла только о нас. Казалось, что ночной сторож был одновременно во всех местах и знал все обо всех. Я пробежал глазами описание судебного заседания, смерти Новарио (раздавленного книжным шкафом) и казни Конде, желая побыстрее узнать о судьбе последнего персонажа: то есть себя самого. С той стороны двери работа над романом уже подходила к концу.
И вот дверь открылась. Ночной сторож погасил свет на своей каске, и я смог наконец увидеть его серые глаза, большой нос, растрепанную бородку. Насколько я знаю, ни одной его фотографии не существует, его почти стершиеся черты сохранились только в моей памяти.
Он держал в руках последние страницы романа. Он протянул их мне, не сказав ни слова. Я прочел все: страницу за страницей, — пока не добрался до самой последней. Это были желтые листы со штампом факультета. Брокка писал синей шариковой ручкой. Он не пользовался трафаретом, и приближаясь к правому краю, строчки сползали вниз.
В последней главе говорилось о будущем, хотя и в прошедшем времени. Я с облегчением прочел о том, как я выхожу из этой комнаты с романом Брокки в руках. В момент катастрофы Брокка отправлял меня как посланца к остальному миру.
Роман, считал Брокка, будет иметь успех, а его автор исчезнет в завале под разрушенным зданием.
— Для чего этот финал? — спросил я.