В день презентации «Замен» помещение, где должно было пройти мероприятие, выглядело безукоризненно, хотя все остальное здание — вследствие забастовки — напоминало мусорную яму. Не знаю, как Конде смог этого добиться. Чуть в стороне на высокой платформе скучал в ожидании начала съемок оператор с государственного телеканала. Конде сообщил мне, что сюжет о презентации пойдет в программе «Культура нашего времени», которую передавали по вторникам по окончании вечернего киносеанса.
Я уселся в глубине. Первые ряды были заняты факультетским начальством, чиновниками госсекретариата культуры, членами академии и друзьями Эмилиано Конде. Я поискал глазами Гранадос, но ее нигде не было.
Презентация должна была начаться в шесть; было уже шесть тридцать, но Конде не спешил начинать — он о чем-то беседовал с тремя дамами, сидевшими в первом ряду. Из третьего ряда его окликнула какая-то женщина. Это была моя матушка, которая что-то процедила сквозь зубы. Конде с недовольным видом отвернулся.
Я выбрал пустой ряд в глубине зала. Рядом со мной сел Новарио.
— Вы готовы потребовать у Конде объяснений?
— Я?! Я же не сумасшедший.
— А ваши разоблачения?
— Я не думал, что будет столько народу. Пришли политики, академики, госслужащие. Если я выступлю против Конде, в университете меня объявят персоной нон грата. Лучше я предоставлю это почетное право нашей подруге-камикадзе. Вы ее, кстати, не видели?
— Пока нет.
Рядом с роялем поставили стол и два стула. На эти стулья — подчеркнуто медленно — уселись Конде и бывший ректор университета, Эсперт. Эсперт опробовал микрофон, издавший резкое шипение, и приступил к восхвалению Конде, который лишь скромно улыбался.
Когда пришла очередь Конде, он начал так:
— Здесь чествуют не меня, а Омеро Брокку.
Потом он очень подробно пересказал свою собственную биографию, упустив эпизод с бунтом скрипачей; через сорок пять минут он вспомнил о Брокке, о котором, впрочем, сказал немного. В конце своей речи, взглянув на женщину в третьем ряду, он добавил:
— Не могу не отметить ту неоценимую помощь, которую мне оказал в этой работе Эстебан Миро, чье имя из-за непростительной ошибки типографии попало лишь в список лиц, которым я выразил благодарность.
Женщина из третьего ряда зааплодировала, услышав мое имя; другие тоже захлопали — по той странной логике, которой подчиняются аплодисменты.