Это письмо, как и следовало ожидать, являло собой глупое и высокомерное сочинение, изобиловавшее несуразностями, ложью и отговорками. Вину за продолжение войны и ее последствия он возлагал на Англию, причем ему совершенно ясно одно: "Война, как таковая, нами выиграна. Вопрос только в том, как долго она продлится, прежде чем Англия... признает свой крах". Шаги, направленные против России, предпринятые в Финляндии и Румынии, а также тройственный пакт преподносятся в письме как подлинное благо для нее. Между тем английская дипломатия и агенты английских секретных служб пытаются вызвать осложнения в отношениях между Россией и Германией. И далее Риббентроп спрашивал Сталина, почему бы ему не послать в Берлин Молотова, с тем чтобы фюрер мог "лично изложить свои взгляды относительно будущих отношений между нашими странами".
При этом Риббентроп прозрачно намекал, что это за взгляды: разделение мира между четырьмя тоталитарными державами.
"По-видимому, миссией четырех держав - Советского Союза, Италии, Японии и Германии, - писал он, - является принятие долгосрочной политики... путем разграничения своих интересов в мировом масштабе".
В немецком посольстве в Москве произошла некоторая задержка с доставкой этого письма по назначению, что вызвало у Риббентропа ярость и побудило его отправить сердитую телеграмму Шуленбургу, в которой он требовал объяснить, почему письмо было передано только 17 октября и почему, "учитывая важность его содержания", оно не было вручено лично Сталину (посол вручил его Молотову). Сталин ответил 22 октября в весьма благожелательном тоне. "Молотов считает, - писал он, - что обязан нанести вам визит в Берлине, и принимает ваше приглашение". Благожелательность Сталина была, по-видимому, всего лишь маской. Несколько дней спустя Шуленбург телеграфировал в Берлин, что русские протестуют против отказа Германии поставлять им военные материалы, в то время как немецкое оружие морем доставляется в Финляндию. "Советы впервые упомянули о наших поставках оружия в Финляндию", - сообщал Шуленбург в Берлин.
"Молотов прибыл в Берлин в пасмурный, дождливый день; его встреча носила строго официальный характер. Когда он проезжал по Унтер-ден-Линден к советскому посольству, то показался мне старательным провинциальным школьным учителем. Но он, вероятно, обладал какими-то способностями, если сумел выжить в условиях той резни, которая была развязана кремлевскими головорезами. Немцы бойко судачили о том, что, пусть Москва осуществит свою давнишнюю мечту о Босфоре и Дарданеллах, тогда им достанется остальная часть Балкан - Румыния, Югославия, Болгария..."