Он так и не шелохнулся. На четвертое утро, когда солнце начало пригревать обожженную спину, кусочек глины отвалился, и он смог шевельнуть челюстью. Он склонил голову набок и открыл рот. Тростинки свалились, а с ними еще кусок глины у носа. Чья-то рука коснулась его головы, и он вздрогнул. Аста-хан отколупнул остатки глины.
Солнце было невыносимо ярким, и у мальчика из глаз потекли слезы. Старый шаман кивнул и сказал: «Молодец». Это была единственная похвала, которую он когда-либо слышал от Аста-хана.
Справившись со слезами, Носта огляделся. На вершине они с шаманом были одни. «А где все остальные?»
«Ушли. Они вернутся в свои селения. Награда осталась за тобой».
«Почему мне тогда так грустно?» — еле ворочая пересохшим языком, спросил Носта.
Аста-хан ответил не сразу. Он дал мальчику мех с водой и подождал, пока тот напился.
«Каждый человек отдает частицу себя будущему. Самая малая дань — это ребенок, который передаст его семя другим. Но шаману в этом отказано. — Взяв мальчика за руку, он подвел его к краю обрыва, откуда далеко видна была степь. — Вон там пасутся козы твоего племени. Вся их забота — это есть, спать и спариваться. Пастух — дело иное. Он должен отгонять волков и барсов, следить, чтобы мясные мухи не откладывали личинок в шерсть, искать безопасные, тучные пастбища. Твоя грусть проистекает из понимания, что стадным животным тебе быть не дано. Судьба предназначила тебя для иного».
... Носта-хан вздохнул и снова смочил лицо водой. Асты давно уже нет на свете, и нельзя сказать, что он вспоминает его с любовью.
На тропе показалась золотисто-рыжая пума с тремя детенышами. Носта набрал в грудь воздуха и сосредоточился.
Эти скалы — часть тела Богов Камня и Воды, и я един с ними.
Пума осторожно приблизилась, нюхая воздух. Убедившись, что ее выводку ничего не грозит, она подошла к пруду, а котята побежали за ней. Последний прыгнул на спину второму, и они стали возиться. Мать пила, не обращая на них внимания. Она была тощая, с клочковатой шкурой. Напившись вдоволь, пума отошла в тень и легла рядом с Носта-ханом. Котята прибежали, чтобы пососать ее. Один влез на голые колени старика и улегся там, положив голову ему на бедро.
Шаман положил руку на широкую голову пумы. Она не шелохнулась. Он отправил свой дух парить высоко над холмами, над балками и оврагами. Меньше чем в миле к востоку паслось семейство окпи, диких горных коз с короткими загнутыми рогами: самец, три самки и несколько детенышей. Вернувшись в свое тело, Носта мысленно коснулся пумы. Она подняла голову и раздула ноздри. Она не могла учуять запах на таком расстоянии — ветер дул ей навстречу, — но шаман вселил ей в голову видение окпи. Пума поднялась, расшвыряв детенышей, и помчалась прочь. Котята, помешкав немного, заскулили и побежали за ней.