Квинг-чин, метнувшись вперед, сделал финт. Другой воин мигом вскинул меч, но на сей раз быстрота сыграла с ним злую шутку. Меч Квинг-чина вонзился ему в грудь, однако он успел отпрянуть, и клинок вошел не более чем на два дюйма. Небесный Всадник упал и поднялся снова.
— Ты хороший боец, — сказал он. — Я буду горд украсить твоей головой свое дерево. — Его левая рука теперь висла плетью, и кровь, стекая по ней, капала на землю. Квинг-чин на миг испытал сожаление. Шанки был заносчивым, хвастливым юнцом — он сам напросился на смерть, вызвав этого воина. И теперь, по надирскому обычаю, Квинг-чин должен отправить душу этого человека на вечное служение Шанки. Он вздохнул.
— Я тоже горд, что сразился с тобой. Ты воин, каких мало. Я воздаю тебе честь, Небесный Всадник.
Тот кивнул — и бросился в атаку. Квинг-чин отступил вбок перед его отчаянным выпадом и направил свой клинок в живот и вверх, в сердце. Небесный Всадник упал на него, уронив голову ему на плечо. Квинг-чин подхватил его и опустил на землю. Небесный Всадник испустил прерывистый вздох и умер.
Настал решающий миг. Квинг-чин встал на колени и достал нож. Обе шеренги молча ждали, глядя на него. Он встал и сказал:
— Я не стану вынимать ему глаза. Пусть друзья унесут его и похоронят.
Ши-да соскочил с коня и подбежал к нему.
— Как же так, брат? Ты должен вложить его глаза в руку Шанки, иначе у нашего воина не будет слуги в загробном мире!
Один из Небесных Всадников послал своего коня вперед и спешился рядом с Квинг-чином.
— Ты хорошо сражался, Дальш-чин, — сказал он. Воин Летучих Коней обернулся, услышав свое детское имя, и встретился с грустным взглядом Небесного Всадника. Лин-цзе мало изменился за те два года, что они расстались с Академией, разве что раздался в плечах и стал брить голову, оставляя только короткую косицу на макушке.
— Рад видеть тебя снова, Лин-цзе, — жаль только, что по такому поводу.
— Ты говоришь, как готир. Завтра я приеду в твой лагерь — а когда я убью тебя, то выну твои глаза и отдам их моему брату. Ты будешь служить ему, пока звезды не обратятся в пыль.
У себя в юрте Квинг-чин снял окровавленный кафтан и опустился на колени. Все два года после Бодакасской Академии он пытался вновь обрести свои надирские корни, зная, что жизнь среди готиров запятнала его в глазах соплеменников. Сам он не признавался в своей ущербности даже себе, но сегодня понял, что это правда.
Он слышал, как вернулись всадники с головой Шанки, но остался в юрте, погрузившись в мрачные думы. Обряд мести за пролитую кровь имел легкие различия в зависимости от племени, но в основе своей оставался тем же. Если бы он вырезал глаза у Небесного Всадника и вложил их в мертвую руку Шанки, дух врага на веки вечные перешел бы в подчинение Шанки. Ведь Небесный Всадник в Пустоте будет слеп, и без глаз Шанки ему не обойтись. А зависимость означает повиновение. Но Квинг-чин нарушил ритуал — и чего ради? Завтра ему придется драться снова, а если он победит, другой воин вызовет его на поединок.