На листьях кустарника сверкнули последние капельки росы, но скоро исчезнут и они.
Цорн посмотрел вдоль дороги, где только что скрылась автомашина с пограничниками, и, показав рукой в том направлении, спросил:
— Мать Уты по-прежнему живет там?
Я пожал плечами. О ее матери мы не говорили.
Цорн закурил и взглянул на меня.
— Так что такое с ним было и откуда известно, что он не трус? — Он спрашивал об этом так же серьезно, как я тогда...
Прежде чем ответить, Ута глубоко вздохнула, потирая лоб кончиками пальцев. Казалось, ей не так важно было убедить меня, сколько найти обоснованный ответ для самой себя.
— Это было перед рождеством. Отец достал из ящика с рождественскими подарками фигурку рудокопа — она цела у меня и сейчас, — приставил к нему две толстые красные свечки и играл мне на пианино.
По лицу Уты пробежала легкая грусть и тут же исчезла. Старательно тикавшие маятниковые часы, висевшие на стене, начали шипеть, и затем в комнате раздались нежные дрожащие удары. «Восемь часов, — отметил я про себя, — пора идти».
Ута продолжала:
— В тот вечер за ним пришли. Полицейские были вежливыми, и вначале это даже не вызвало беспокойства. Я тогда, конечно, не понимала, что произошло, и стала просить его еще раз сыграть мне песенку о снежинках. Но люди, забравшие его, очень спешили. Отец подошел к пианино и медленно закрыл крышку. Потом он собрал некоторые вещи и поцеловал меня, как будто надолго расставался. Я начала плакать. Почему его арестовали и что было потом, я узнала гораздо позже — когда мы стали проходить в школе всеобщую историю, он немного рассказывал об этом.
Отец считался хорошим специалистом и выполнял свою работу с большой ответственностью, как и все, что он делал. Во время войны он занимался проектированием подземных мастерских для производства танковых моторов. Где сооружались мастерские, он догадывался, однако не слишком задумывался над этим, полагая, что и война и танки его не касаются. Он не пытался разобраться в причинах разразившейся войны, не говоря уже о том, чтобы принимать хоть какое-то участие в борьбе против нее. Отец не считал войну наказанием божьим, равно как и ниспосланным свыше испытанием, не слишком веря мифам о героях и о неизбежности борьбы. Для него существовала только его работа. Он, конечно, не мог не знать, что каждой своей мыслью, каждым расчетом и проектом на чертежной доске работает на войну, и это тяготило его, но он не видел иного выхода. Отец добросовестно выполнял свою работу, старался не думать о политике и втайне ожидал того дня, когда снова, как и раньше, сможет строить мосты...