— А где он?
— На месте, где же еще!
Допили мы чай, я оделся во все худшее: знал уже, что если с Гагой иду — значит, тяжелые испытания предстоят! Спустились мы по лестнице во двор, подползли на коленях к пролому в подвал, осторожно заглядывали по очереди, смотрели вниз: кочегар сидел на ватнике, с длинной бородой, освещаемый красными бликами из котла, держал на коленях тетрадь и что-то писал. Где это видано, чтобы кочегары в тетрадях писали что-нибудь, кроме: «Вахту сдал. Режим работы котла нормальный», — а этот минут двадцать, не отрываясь, писал! Потом вдруг словно почувствовал, что на него смотрят — решил временно обычного кочегара изобразить: встал, дверцу открыл, посмотрел, сморщившись от жары, на огонь, потом взял в углу совковую лопату, с дребезжаньем ее в кучу угля вонзил, поднес лопату с углем к топке, швырнул, снова вернулся к куче, вонзил… несколько раз эту операцию повторил, потом дверцу закрыл, снова сел, и начал писать.
— Ясно! — Гага говорит. — При нем в ход не войдешь!
Пришли мы к Гаге домой.
— Ну, ничего! — Гага говорит. — Знаю, когда мы можем туда проникнуть!
— Когда?
— Примерно с часу до двух он уходит обедать. В этот момент мы должны туда войти, успеть уголь разобрать, проникнуть в ход, снова его замаскировать, и на безопасное расстояние удалиться — чтобы он догнать нас не смог, если б вдруг догадался!
— Ясно… — говорю. — И на сколько, по-твоему, тянется этот ход?
— Не знаю, — Гага говорит. — Во всяком случае, нам ко всему надо быть готовыми. Одеться попроще, но потеплее. Обязательно длинную веревку с собой взять. Фонарик у меня есть.
— Но куда же, ты думаешь, ведет этот ход?
— Знали бы, зачем нужно было бы туда лезть? — Гага говорит.
— Что ж… логично! — говорю. — Когда?
— Я думаю, завтра, — спокойно Гага говорит. — В час он обедать уходит. Приблизительно около часа будь готов, я зайду.
Вернулся я домой. Вечером сидели с бабушкой за столом, пили чай. Я долго, помню, на нее смотрел — все-таки очень хорошая она, бабушка! Рассказать, что ли, ей все? Бабушка говорит:
— Что подлизываешься-то? Ну, говори уж, что натворил!
— Еще не натворил, — со вздохом отвечаю. — Но, видимо, вскоре натворю.
— Ну, когда натворишь, тогда и ответ держать будешь, — бабушка говорит. — А раньше времени не стоит и грустить!
Удивительно легкомысленные взгляды у нее!
Лег я спать, но почти не спал. Чуть засну — сразу вижу, что я в какой-то абсолютной темноте иду, ничего вокруг не видно, но страшно. Толчком каким-то проснусь, на кровати сяду, посижу — снова ложусь — и снова оказываюсь в абсолютной тьме. Встал утром часов в семь, начал собираться. Достал из сундука старые ботинки, в которых с классом осенью на уборку капусты ездили, нашел старый лыжный костюм, уже в обтяжку, старую кепку достал, которой мы много раз в футбол играли. Веревку взял.