— Папа, вы действительно опять хотите остаться в одиночестве?
— Да, Рауль, не беспокойся. Кошки поели?
— Долорес вынесла им рыбы, а я покормил собак. Вот только Черный Пес не стал есть, возбужденный он какой-то. Некоторое время назад вдруг метнулся на заднюю сторону и начал там лаять. Я спустился туда и дошел до бассейна, но никого не заметил.
— Я дам ему что-нибудь. У меня он всегда ест.
— Что верно, то верно, Папа.
Рауль Вильяррой взял бутылку и наполнил бокал до половины. Хозяин научил его не наливать вино сразу, как только откроешь бутылку, а выждать несколько минут, чтобы оно задышало и отстоялось.
— Кто сегодня делает обход, Папа?
— Я сам. Каликсто уже предупрежден.
— Вы действительно хотите, чтобы я ушел? Хотите побыть один?
— Да, Рауль, и не волнуйся, все в порядке. Если ты мне понадобишься, я позвоню.
— Обязательно позвоните. Но я в любом случае зайду попозже вас проведать.
— Ты прямо как Мисс Мэри… Ладно, иди себе спокойно, я пока еще не превратился в развалину.
— Я знаю, Папа. Ладно, хорошего вам сна. Завтра я приду в шесть и приготовлю вам завтрак.
— А Долорес? Почему бы завтрак не приготовить ей, как обычно?
— Поскольку Мисс Мэри в отъезде, я должен быть вместо нее.
— Хорошо, Рауль, как хочешь. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Папа. Как вам вино?
— Превосходное.
— Очень рад. Ну, я пошел. Спокойной ночи, Папа.
— Спокойной ночи, сынок.
У кьянти и в самом деле был изумительный вкус. Его прислала в подарок Адриана Иванчич, юная венецианская графиня, в которую он влюбился несколько лет назад и которую сделал Ренатой в романе «За рекой, в тени деревьев». Он пил темное кьянти, вспоминая терпкий вкус губ девушки, и это придавало ему бодрости и снимало чувство вины за то, что он пьет больше положенного.
Если он хочет еще пожить, никакой выпивки, никаких приключений, предупреждали его Феррер и все другие врачи. С кровяным давлением дела обстояли плохо, начавшийся диабет грозил усугубиться, печень и почки так и не пришли в норму после авиакатастроф, пережитых им в Африке, а зрение и слух могут еще больше ослабнуть, если он их не побережет. Целый ворох болезней и запретов — вот что от него осталось. А как с боями быков? Можно, но без излишеств. Дело в том, что ему позарез нужно было снова съездить на корриду, окунуться в ее атмосферу, чтобы закончить переработку «Смерти после полудня», дававшуюся ему с таким трудом. Он выпил бокал до дна и снова налил. Тихое журчанье струящегося по стеклу вина напоминало о чем-то, чего он никак не мог восстановить в памяти, хотя это было связано с каким-то событием в его жизни. Что бы это, черт подери, могло быть? — задумался он, и тут ему открылась ужасная истина, о которой он и раньше догадывался, но старался о ней не думать: если ему противопоказаны новые приключения, а старых он уже не помнит, тогда о чем писать?