— Вы ошибались?
— Хуже. Мартин стал еще подлее. Его раздражала сельская жизнь, было скучно без денег, потому что он не мог играть и распутничать. Тогда он даже начал беспокоить слуг, особенно женщин, пока ни одна местная девушка уже не хотела работать у нас.
— А что ваша сестра? Она вела хозяйство, не так ли? Она же могла что-то сказать ему.
Гарри изучал осадок в чашке.
— Она боялась.
— Сказать вам?
— Боялась его.
— Я… понимаю.
— Дело в том, что я не понимал. То Оливия споткнулась. То перевернулась кастрюля. То со стены упала картина, когда она ее поправляла. То еще что-нибудь. А я не понимал!
— Она не хотела, чтобы вы знали.
— Дети прятались от него.
Куини ахнула:
— Его собственные дети?
— Я больше не мог притворяться несведущим. Хотя не мог и вышвырнуть его. Он запросто бы услал Оливию с детьми в свое поместье в Девоне, где бы они голодали, а может, и того хуже.
— Хуже?
— Если б с Оливией что-то случилось, он мог бы снова жениться на богатой вдове, например, и никто бы ничего не заподозрил.
— Господи! Он не может быть таким злодеем!
— Как вы сами говорили, джентльмен не бросается со шпагой на безоружного человека. Тем не менее я сказал, что хочу поговорить с ним после бала, который мы давали. Я намеревался пригрозить, что лишу его содержания, если он не исправится. Вместо этого он сбежал с фамильными драгоценностями.
— И вы последовали за ним.
— Они же мои, черт побери! Я не могу вынести раскаяния и слез Оливии. Кроме того, я хотел убедиться, что он ушел навсегда. До сих пор я пытался избежать скандала, но теперь с радостью отправил бы его на каторгу за воровство, чтобы не видеть под своей крышей. К несчастью, я долго не мог отыскать этого навозного жука.
— До сегодняшнего вечера.
Гарри кивнул:
— Наконец, черт побери, он вылез на свет. Это все опера и ваши слезы…
— Мои слезы? Но при чем здесь я и ваш зять?
— Вы плакали, а я не мог ничего поделать. Несчастный глупец в опере умер напрасно, а я не мог ничего с этим поделать.
— Это же вымысел!
— Тогда почему вы переживали за него?
— Потому что он был таким беспомощным, а мир — таким жестоким. — Ей не хотелось объяснять, что она плакала из-за разбитой любви и рухнувших надежд.
— Просто боги слишком могущественны, а человек слишком ничтожен. Любовь — вообще пустая фантазия. Все это мне известно. Но я знал, что не помог сестре. И видел, что вы плачете, но тоже не мог вам помочь. Я не имел права утешать вас, особенно на глазах публики. А потом я увидел Мартина, и появилась возможность сделать хоть что-нибудь. Я мог дать отпор несправедливости, злу и миру, который причиняет боль женщине. — Гарри повысил голос. — Я мог что-то сделать!