В Президиуме Академии наук молодая женщина, инспектор управления кадров, вежливо поинтересовалась Женькиной личностью и причиной интереса к Натансону.
— Хочу посвятить ему главу в книге о выдающихся ученых, — скромно объяснил Женька.
— А он разве выдающийся? — уточнила она, как будто подпадавшие под эту категорию находились в отдельной картотеке.
— А как же! Неизвестный только… То есть, я хотел сказать, незаслуженно забытый.
— А как ваша фамилия? Вы тоже выдающийся?
Женька посмотрел на нее, как на интенсивное свечение кислорода при низких давлениях.
— Кто? Я?.. Стыдно, девушка! Я — Столетник! — он сунул ей паспорт. — Писал о Ломоносове и Бутлерове, Менделееве и Мичурине. Только вы напрасно будете искать мои книги на пыльных прилавках книжных магазинов — их там нет. Они туда не попадают, типографские рабочие разыгрывают их по лотерее задолго до того, как художник нарисует обложку.
Девушка засмеялась, подошла к ящичку на букву «Н» и быстро пробежала пальцами по учетным карточкам.
— Вы знаете, Ефима Натансона у нас нет… Как его отчество?
Женька смутился — отчества Натансона он не знал, но попытался выйти из затруднительного положения:
— Я же сказал, что он забытый.
— Погодите, — посмотрела она поверх очков, — он в каком институте работает?
— Он уже не работает.
— Ну так что же вы мне голову-то морочите? — она вернулась за стол, потеряв к посетителю всякий интерес. — Тогда вы обратились не по адресу, гражданин выдающийся писатель.
— Я так и знал, — тяжело вздохнул Женька. — Просто рассчитывал на совет. Отечественная наука не должна забывать своих основоположников.
— Найдите этого Натансона по справке и обратитесь к нему непосредственно.
— Во-первых, я не знаю его отчества. А во-вторых…
— Не думаю, чтобы в Москве было так много Ефимов Натансонов.
— Во-вторых, он умер.
— Ах, вот оно что… Ну, тогда остается только архив. В какой области процветал покойный?
Женька снова попал впросак. Сказать, как сказала ему Ухнович — то ли физик, то ли биолог — означало признать свою писательскую несостоятельность как минимум.