«Молодость мою как оторвало, и мне кажется, что я уже прожил на свете девяносто лет», — говорил Треплев.
«Хорошо было прежде, Костя! Помните? Какая ясная, теплая, радостная, чистая жизнь, какие чувства, — чувства, похожие на нежные, изящные цветы… Помните?» — плакала Нина.
Как-то отец сказал Петру: «Почему ты решил, что жить радостно и приятно? Кто должен идти по дороге впереди тебя и разбрасывать цветы? Безмятежной и бесконечной жизнь только кажется в очень короткий, романтический период. А потом превращается в череду обязанностей. Так что ты ни на кого не надейся, неси свой крест до Голгофы сам. Не донесешь — растопчут и не вспомнят никогда!..»
Вот и у чеховских персонажей жизнь — теплая, ясная, чистая — была в прошлом. Может быть, это еще один закон, которому нужно просто подчиниться? «Через поколение и о моем времени будут вспоминать, как о золотом веке, и завидовать мне, живущему сегодня», — решил Петр, испытав облегчение от бесплодности раздумий о сущности бытия — у всех она, эта сущность, одна: нести свой крест на Голгофу.
«Красное вино и пиво для Бориса Алексеевича ставьте ' сюда, на стол. Мы будем играть и пить. Давайте садиться, господа», — пригласила Аркадина.
«Интересно, откуда у него деньги? — думал Женька. — Он сказал, что это задаток. Значит, за работу собирался заплатить больше?..» И, в который раз за последние сутки, попытался себя утешить: «А пошло оно все!.. В конце концов, меня, кроме клиента, никто не видел, и факт передачи вознаграждения документально не зарегистрирован!..»
Дорн подошел к Тригорину, перелистывая журнал. «Тут месяца два назад была напечатана одна статья, так я очень интересуюсь этим вопросом, — обняв Тригорина, он подвел его к рампе и, быстро оглянувшись на Аркадину, сказал вполголоса: — Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…»
После спектакля Женька и Петр дожидались Нику у служебного входа.
— Здравствуйте, — Петр вручил ей цветы. — Потрясен вашей работой.
— Спасибо.
— Познакомься, соседка, это мой друг Петр, — представил его Женька, — следователь, между прочим.
— Очень приятно.
— Позвольте пригласить вас в гости, — смущенно сказал Петр
Ника растерялась.
— Соглашайся, — посоветовал Женька. — А то ведь он и арестовать может.
— Ах, вот даже как? — засмеялась она. — А ордер?
— А без ордера — до тридцати суток. По подозрению в убийстве Треплева.
— Ладно, пошли, — она направилась к машине. — Только думаю, что тридцать суток в моем обществе вы не выдержите.
Они сели в машину. Женька развернулся, набрал скорость.