В конце концов, Валери подняла голову и заметила, как я рассматриваю ее туфли.
— Пожалуйста, присаживайтесь, — холодно предложила она, и я быстро подняла голову.
Душевность, возникшая между нами в тюремном туалете, куда-то испарилась. Чтобы растопить лед, я улыбнулась и произнесла:
— В общем, все-таки оказалось, что я беременна.
Ее лицо мгновенно преобразилось:
— Правда? — голос неожиданно стал мягким и приветливым. — Какой срок?
— Почти восемь недель. А у вас?
— Девять. Практически столько же.
— Но вы не поправились даже на полкило.
Это был не только корыстный комплимент, предполагавший окончательно ее задобрить.
— Спасибо. Я за этим очень слежу. Каждое утро хожу в спортивный зал и соблюдаю строгую протеиновую диету.
Она старалась не смотреть на мой торчащий живот, но ей это плохо удалось. Сегодня утром я убрала всю одежду, которая застегивалась на пуговицы и кнопки, в дальний угол шкафа. Мою талию обтягивал эластичный трикотаж.
— Мне тоже надо бы, — сказала я. — Но картошка-фри и мороженое — это единственная еда, от которой меня не тошнит.
Валери понимающе вздохнула:
— Ужас, правда? Доктор сказал, что может прописать таблетки от тошноты, но я боюсь, вдруг это повредит ребенку. Я даже кофе не пью.
Я виновато вспомнила бокал красного вина, который позволила себе вчера за ужином. Наверное, вино нужно исключить. Но кофе… Как я смогу жить без кофе?
— Рауль попросил показать вам находки по делу Джонса, — продолжала Валери, выкладывая на стол толстую стопку бумаг. — Здесь нет ничего интересного, за исключением одного. Он рассказал о банковских вкладах?
Я кивнула и пробежала глазами по первым листам.
— Я велела секретарю сделать вам копии.
Я положила бумаги в сумку.
— Хорошо, что вы тоже беременны, — сказала Валери. — Среди знакомых нет ни одной беременной. Я первая из моих подруг. Очень хорошо, что есть с кем поговорить об этом.
И покраснела, будто сама удивилась, что решила мне довериться.
— Я тоже рада. Всегда приятно жаловаться тому, кто действительно сможет понять и посочувствовать, — ответила я искренне.
Мне нравилось разговаривать с другими беременными женщинами или мамами. Если бы я не получала удовольствие от серьезной беседы, что лучше — «Хаггис» или «Памперс», то начала бы сожалеть о безвозвратно потерянной интеллектуальной жизни, но честно говоря, у кого есть силы на такой самоанализ? Я слишком занята обсуждением интимных подробностей о весе, сексуальной жизни и детском стуле с подругами по детской площадке. Одна из прелестей жизни женщины. Единственное, что портит доверительное общение, — это сопернический дух материнства, присущий практически всем женщинам. Ничто так не может испортить девичник, как чей-нибудь рецепт пшеничного печенья без сахара в форме букв.