Все это время я разговаривала лишь с адвокатами и бухгалтерами, и все они, казалось, желали, чтобы отныне я думала только о перспективе надвигающейся старости, немощи и смерти.
Я победила, но исключительно для того, чтобы прожить остаток жизни в одиночестве. И я вовсе не предполагала, что Кармайкл жаждет видеть меня в Сиднее, где бы я действовала ему на нервы.
Теперь средства массовой информации уже полностью утратили ко мне интерес. Они не нарадуются счастью Барли с Дорис, поженившихся на прошлой неделе. Свадьба проходила в «Хелло!», и эта новость мусолится без конца. Мой процесс превратился в обертку для вчерашней рыбы с чипсами. Очень мне подходит, как сказала бы Дорис. Теперь никто не ест рыбу с чипсами, завернутую в свежую газету, — запрещено правилами ЕС. А если кто ее и продает, то только в перерабатываемой полиэтиленовой упаковке. Я терпеть не могу есть в одиночестве в ресторанах, сидя за столиком с книжкой и ощущая жалость окружающих. Просто поразительно, как мало у меня знакомых! Моя замужняя жизнь крутилась вокруг Барли: все наши знакомые знали нас как супружескую пару. Я была лишь пристяжной.
Они жалеют меня, но эти милые люди, какими я их считаю, если и приглашают прийти, то только на ленч, а не на ужин, и мы, как правило, едим на кухне. Все лучше, чем ничего.
Я разучилась вести светскую беседу. Когда-то я очень хорошо с этим справлялась, но после многих лет совместной жизни с Барли, который всегда так громко возмущался, если я произносила что-то, кроме «да, милый», «нет, милый», я привыкла помалкивать, и, в конце концов, он стал считать меня полной дурой. И уж, конечно, никаких остроумных бесед в тюрьме и даже по выходе оттуда, поскольку я все еще пребывала в некотором отупении, и мне приходилось подбирать слова, чтобы как-то выразить мысли.
Дорис Дюбуа кто угодно, только не тупица. Я не смотрю ее программу — это слишком тяжело для меня. Но иногда, переключая каналы, я натыкаюсь на нее — ведущую весьма успешного шоу «Мир искусства». Передача идет два раза в неделю: в девять часов — самое пиковое время — по средам и повторяется поздно ночью по понедельникам. Идеальная фигура, пышные, коротко стриженые волосы, очаровательная улыбка, легкость в разговоре, очевидный ум, широчайшая эрудиция, сдержанная ирония. Самое худшее, что можно о ней сказать, — Дорис похожа на несущегося, на полной скорости капитана хоккейной команды. Да и с чего бы если у вас нет на то особой причины, говорить о ней плохо? Даже мне трудно это делать.
Отныне Дорис Дюбуа будет носить фамилию Барли — хотя, как я заметила, даже не упоминает ее, — как не говорит и о его любви, внимании и деньгах. Иногда за ними следит нанятый мною детектив, некто Гарри Баунтифул. Какая чудесная фамилия! Из-за фамилии я его и выбрала, листая «Желтые страницы». Дорис с Барли встретятся в «Аспрейз» на Бонд-стрит, затем пройдут до «Гуччи», где Барли, возможно, купит пару мокасин, чтобы удобнее было гулять по Сент-Джеймскому парку и кормить уток. Затем, может быть, они пойдут в Эпсли-Хаус, построенный специально для герцога Веллингтона, того самого, что когда-то разбил Наполеона. Там они полюбуются великолепным полотном кисти Гойи, где герцог изображен верхом на жеребце. Если присмотрятся повнимательнее, то заметят слабую тень проступающей под краской трехцветной шляпы. Изначально это был портрет «короля» Испании Жозефа Бонапарта, брата Наполеона. Но герцог со своим войском стоял у ворот Мадрида, узурпатор бежал, и Гойя предусмотрительно пририсовал к телу новую голову и продал картину герцогу. Художникам тоже надо зарабатывать на жизнь. Так зачем пропадать великолепно изображенному коню?