– Мам, ты че? А мы ждем тебя. Знакомься, это Тим. Он же Укроп, мой друг-единомышленник. Наш вождь – Мэнсон.
Она прокричала это громко. И Татьяна почувствовала, как сдвинулись шторки на окнах, а кое-где даже скрипнули створки, как народ когда-то престижного кооперативного дома, а сейчас заплеванной башни-семиэтажки, в который раз убедился, каким хорошим и правильным было то время, когда они, молодые, приходили сюда смотреть, как выгрызается котлован их будущего жилья. И на тебе. Вот оно, будущее! Мэнсон! Кто, кстати, такой?
Татьяна знает этого героя. Почему-то ей кажется, что еще недавно этот страшный дядька, видимо, был женщиной, но потом для понтов он(а) навесил(а) себе яйца. Зачем? А затем, что ни один в мире успех не может состояться без участия в нем главной мощи – девчонок, теток ибаб (пишется вместе). Где бы ты был, Мэнсон – он же Басков, Киркоров и др., без них – ибаб?..
– Дома есть что поесть? – спросила Варька как ни в чем не бывало. – Мы с Тимом как волки.
Это был перебор для одного дня. И выход существовал один. Она открыла сумочку и достала «пятихатку».
– Перебейтесь, – сказала она дочери.
– А разве мы съели вчерашний суп с фрикадельками? – спрашивала Варька, одновременно заталкивая денежку в карман.
– Он прокис, – ответила Татьяна, – я забыла поставить его в холодильник. Но ты возвращайся скорей. Знаешь про ЧП?
– Тоже мне ЧП. Где сейчас не взрывается? Чего ты взбутетенилась? А бабуля вообще умом тронулась. Звонит весь день на свою родину. Тамошние воды уже вспучились от ее криков.
– Откуда ты знаешь? – забеспокоилась почему-то Татьяна.
– А мы и к ней подсыпались на предмет пожрать, но дедуля нас не пустил. У бабушки, говорит, важный разговор с Луганском. Мол, ты же знаешь, семью Луганских взорвали. А я не знала. На фиг мне это знать. Но задумалась: Луганск и Луганские. Город и человеки. Что-то в этом есть. Или нет?
– Ничего нет, – ответила Татьяна. – Луганск – это бывший Ворошиловград. Можно иначе: Ворошиловград – бывший Луганск. Фамилия с этим не связана.
Татьяна посмотрела на лицо Тима-Укропа. Не мысль, а некое возникновение ее бороздило грубую лепнину скул, носа, надбровий. И была в этом просыпании лица даже какая-то милота – она же надежда: не мертвый он, живой.
– Ладно, ребята, я пошла, – сказала Татьяна, а сама продолжала смотреть на вдруг вздохнувшую окаменелую природу парня. Дочь заметила интерес матери.
– Он клевый, – сказала она. – Он тебе понравится – книжки читает. Он из краев бабушки.
– Лисичанск, – подтвердил Тим-Укроп. Голос не подходил к его грубой внешности, был глуховат и мягок.