Алексей чуть не впервые за время существования сына подошёл к нему близко-близко. Тот посмотрел на него исподлобья, как щенок, увидавший незнакомого взрослого кобеля, и, судорожно оглядываясь, сипло прошептал:
– Мама! Мамочка! Мамочка-а-а-а!!! Папа меня не лю-ю-юбит!
Лёшка взял сына за шиворот рубахи, начал трясти и чётко говорить прямо ему в лицо:
– Людей нельзя колоть булавками, понимаешь?! Нельзя просто так живых людей колоть булавками. Если на тебя не нападают и твоей жизни ничего не грозит, нельзя в живых людей втыкать булавки!!!
– Они не хотя-а-а-т со мной играть!!! – истошно завопил Коленька, извиваясь ужом, но отец крепко держал его.
– Надо попросить! Проявить инициативу. Надо самому быть интересным, чтобы тобой интересовались другие. Надо придумать игру, которую никто до тебя не придумал, и предложить в неё поиграть. Предложить, понимаешь? Увлечь, обаять! А не колоть булавками!
– Отпусти немедленно! Алексей, немедленно отпусти его!!! – закричала выбежавшая из ванной комнаты жена. Она было кинулась к мужу, но её остановило никогда ею прежде не виданное выражение его лица. Точнее – стальной хищный блеск глаз. Прозрачная ярость. Он отодвинул от себя сына на расстояние вытянутой руки, потому что тот от ужаса, или в качестве спектакля для матери, начал мочиться в штаны.
– Отпустить? Ты уверена? – Та в ответ лишь молча закивала головой. – Ну да, тебе решать, что делать с этим паршивым помётом, такой ведь был уговор, так? Ты мать, ты всё бросила ради того, чтобы сделать из него здорового, умного и порядочного человека, тебе всё и решать, – и разжал руку.
Коленька шлёпнулся на толстый ковёр и взвыл, как милицейская сирена. Больно ему не было, но он прекрасно знал, как на мать действует его голос именно в таком диапазоне. Она тотчас кинулась к нему.
– Ты специально его швырнул!
– Конечно, специально. Но ты сама просила его отпустить. Не войте оба. Заткнитесь! Значит, так, делай с ним что хочешь, воспитывай его, как считаешь нужным. Но ещё хоть одна выходка, подобная булавочной, хоть один твой «крестовый» поход во внешние миры с войнами за эту срань господню, – кивнул он на примолкшего отпрыска, – всё! Сняты с довольствия. Развод и девичья фамилия. Алименты с зарплаты. Работа, детский сад, высокая няня, деревянные игрушки, каменный пол. Поняла?
– Поняла, – ответила мать.
– Понял?
– Понял, – кратко и, что характерно, спокойно и осмысленно ответил сын.
Она знала, что муж её пугает. Он с ней не разведётся, потому что слишком на виду. Это ему не на руку. Но что-то такое, чего она никогда не могла понять в нём, что-то… первобытное, что ли?.. заставило её впредь быть осмотрительнее даже в своей слепой материнской любви. На ощупь.