Он великолепен в бою, как и любой человек, выполняющий работу, предопределенную судьбой. Только в битве македоняне восхищаются Александром, забывая о перенесенных по его вине невзгодах, о тысячах загубленных товарищей, об унижениях и издевательствах, о собственных ранах, полученных в бессмысленных сражениях.
Читаем у Арриана:
Неарх рассказывает, что Александра сердили друзья, бранившие его за то, что он лично ввязывается в сражение: сражаться дело солдата, а не полководца. Мне кажется, что Александр сердился на эти речи, сознавая их справедливость; он понимал, что заслуживает порицания. И все-таки он не мог совладать с собой (так иные уступают зову наслаждений) и бросался в гущу боя: до того разгоралось у него сердце и так хотелось ему прославиться.
Битва — единственное место, где Александр был профессионалом, богом, где он достоин восхищения. Однако он не годился даже на должность сотника, ибо совершенно не замечал, что творится у него за спиной. В конце концов, вырвавшись по привычке вперед, он попал в ловушку — глупо и почти без надежды на спасение. Именно так! Произошедшее во время осады одного из городов являлось откровенной глупостью либо попыткой самоубийства, но никак не разумной храбростью.
Царь уже готовил штурм города, когда прорицатель стал его убеждать не делать этого или отложить осаду до благоприятных знамений. Жрец утверждал, что жизни Александра угрожает опасность. На это Александр ответил:
— Если кто-нибудь прервет тебя, занятого своим искусством, изучающего внутренности жертвы, я уверен, это может показаться тебе неприятным и тягостным.
Увы! Если боги хотят кого-то наказать, то отнимают разум.
Роковой штурм индийского города встречается у всех авторов, передающих историю Александра, но наиболее ярко и подробно этот эпизод описан Курцием Руфом.
Немедленно после этих слов он приказывает придвинуть лестницы к стенам и, пока другие мешкают, сам поднимается на стену. Охват стен был невелик, и зубцы не расширяли его, как в других случаях: но вокруг них броня заграждала доступ. Таким образом, царь не твердо стал, а лишь зацепился за край стены, отражая своим щитом стрелы, со всех сторон летевшие в него из башен. И воины не могли подойти к нему, ибо на них обрушивалось сверху множество стрел.
Наконец чувство стыда преодолело силу опасности, и солдаты поняли, что их промедление предаст царя врагу. Но их торопливость еще больше задерживала подачу помощи: так как каждый старался подняться скорее, они перегружали лестницы; их не хватало, и солдаты, скатываясь с них, отнимали у царя последнюю надежду. Царь стоял на виду всего войска и все же был как бы всеми покинут.