— Теперь, когда я поделился с тобой своими сокровенными мыслями, я хочу, чтобы ты сделал то же самое. — Поглаживание прекратилось, и сильные пальцы сомкнулись вокруг яичек Рамона, легко прощупывающихся через тонкую ткань брюк. Над ладонью копа явственно просматривалась форма напряженного пениса; он смахивал на игрушечную бейсбольную биту, которую можно купить в сувенирном киоске рядом с любым стадионом. Рамон ощущал силу руки копа. — И тебе же будет лучше, если ты поделишься со мной прямо сейчас, Рамон. И знаешь почему?
Рамон молча покачал головой. Ему казалось, что кто-то открутил внутри него кран с теплой водой и теперь вода сочится через поры кожи по всему телу.
Дэниэлс протянул правую руку — ту, в которой держал теннисный мяч, — и поднес ее к носу Рамона. Затем сжал его с внезапной злой силой. Раздался хлопок и короткое громкое шипение, тут же угасшее Дпф-ф-ф-ф! Пальцы проткнули мохнатую полупрозрачную поверхность мяча, который, лишившись воздуха, превратился в лепешку.
— Левой рукой я могу сделать та же самое, — пояснил Дэниэлс. — Ты мне веришь?
Рамон попытался сказать, что он верит, конечно же, верит ему, но обнаружил, что дар речи все еще не вернулся. Он кивнул.
— И будешь иметь это в виду?
Он снова кивнул.
— Вот и славненько. А теперь о том, что я хочу услышать от тебя, Рамон. Я знаю, ты всего лишь маленький вонючий педик, который в жизни не имел дела с женщинами, разве что пару раз трахнул собственную мамашу, когда был помоложе, знаешь, мне почему-то кажется, что ты это сделал, признаться, ты производить такое впечатление — ну да ладно. Напряги — свое воображение. Как ты думаешь, приятна вернуться домой и увидеть, что твоя жена, женщина, которая клялась любить, почитать и, мать твою, повиноваться тебе, — так вот, она сбежала из дому, прихватив с собой твою кредитную карточку? Как ты полагаешь, приятно узнать, что она получила по ней деньги, чтобы оплатить себе каникулы, а потом выкинула ее в мусорный ящик на автовокзале, где ее и нашел грязный вонючий гомик вроде тебя?
— Не очень, — прошептал Рамон. — Я думаю, это очень неприятно, пожалуйста, офицер, не делайте мне больно, прошу вас, не делайте…
Дэниэлс медленно сжал руку, сжал ее так, что сухожилия на запястье натянулись, как гитарные струны. Волна боли, тяжелая, как жидкий свинец, поднялась снизу до живота Рамона, и он попытался закричать. Но из горла вырвался лишь нечленораздельный хрип.
— Что, не нравится? — прошептал Дэниэлс ему в лицо. От его дыхания несло теплом, паром, виски и сигаретами. — Неужели на большее ты не способен? Что случилось с твоим языком, дружок? Ты случайно не онемел? Все же… это не тот ответ, который я хотел бы получить.