— Фасолью и яйцами? — мне настолько не верится, что даже перехватывает горло. — Фасолью и яйцами?
— И курами. И другими продуктами.
— Не понимаю.
— Сынок, у людей больше ничего нет. Община переживает не лучшие времена, и твой отец помогал по мере сил. Не мог остаться в стороне и смотреть, как животные мучаются.
— Но… нет, не понимаю. Даже если с ним рассчитывались… ну, чем угодно… почему тогда все имущество родителей принадлежит банку?
— Они не выплатили вовремя по закладной.
— Мои родители ничего не закладывали.
Он смущен. Соединил кончики пальцев и держит перед собой.
— Ну… видишь ли… на самом деле закладывали.
— Да нет же, — пытаюсь спорить я. — Они живут здесь уже почти тридцать лет. Отец откладывал каждый заработанный цент.
— Банк прогорел.
Я прищуриваюсь:
— А вы же только что сказали, что все имущество отходит банку?
Он глубоко вздыхает:
— Это другой банк. Тот, который дал им денег под залог, когда первый закрылся, — отвечает он. Не пойму: то ли он пытается изобразить из себя верх терпимости, но у него никак не получается, то ли неприкрыто хочет, чтобы я поскорее ушел.
Я медлю. Интересно, можно ли хоть что-то сделать?
— А оставшиеся в доме вещи? А ветеринарная практика и оснащение? — наконец спрашиваю я.
— Все отходит банку.
— Могу ли я это оспорить?
— Каким образом, сынок?
— А что, если я вернусь, вступлю во владение отцовской практикой и постараюсь выплатить по закладной?
— Не получится. Как можно вступить во владение тем, что тебе больше не принадлежит?
Я гляжу в упор на Эдмунда Хайда, на его дорогой костюм и не менее дорогой стол, на ряды книг в кожаных переплетах. Сквозь витражи за его спиной пробивается солнце. Я неожиданно исполняюсь омерзением: готов поклясться, уж он-то в жизни не согласился бы, чтобы за его услуги заплатили фасолью и яйцами.
Я подаюсь вперед и встречаюсь с ним взглядом. Пусть это будет не только моя, но и его проблема.
— Ну, и что мне теперь делать? — медленно спрашиваю я.
— Не знаю, сынок. Хотел бы знать, да не знаю. В стране настают нелегкие времена, вот дело-то в чем… — Он откидывается в кресле, не разнимая кончиков пальцев. И вдруг кивает головой, как будто что-то придумал. — А что если тебе уехать на Дикий Запад?
Я понимаю, что если сейчас же не уйду из его конторы, то поколочу его. Так что я встаю, надеваю шляпу и откланиваюсь.
Выйдя на улицу, я понимаю еще кое-что. А ведь закладная родителям могла понадобиться лишь для того, чтобы заплатить за мое обучение в университете.
Вот те на! Внезапно меня пронзает боль, и я снова сгибаюсь пополам, схватившись за живот.