— И что вы будете делать дальше?
— Пожалуй, когда приедем в Эри, поговорю с Дядюшкой Элом, чтобы перевел меня в женский спальный вагон.
— А до того?
— А до того поживу в гостинице.
— А к родным вернуться не хотите?
Она медлит с ответом.
— Не хочу. Да и едва ли они меня примут.
Мы умолкаем, опираясь о стену вагона и не разнимая рук. Где-то через полчаса она засыпает, голова ее соскальзывает ко мне на плечо. А я не сплю, всем телом ощущая ее близость.
— Мистер Янковский, пора!
Голос приближается, и я открываю глаза. Надо мной, на фоне потолочной мозаики, склоняется Розмари.
— Что? Ну да, — отвечаю я, приподнимаясь на локтях. Меня буквально распирает от радости, ведь я помню не только о том, где нахожусь и кто она такая, но и о том, что сегодня я иду в цирк. Может, у меня было просто временное помутнение разума?
— Постойте-ка, мистер Янковский, сейчас я подниму изголовье. Вам не нужно в уборную?
— Нет, но я хочу надеть свою лучшую рубашку. И галстук-бабочку.
— Галстук-бабочку! — присвистнув, она откидывает голову и хохочет.
— Да, галстук-бабочку.
— Боже мой, боже мой, какой вы забавный! — восклицает она, направляясь к моему шкафчику.
Когда она возвращается, я уже успеваю расстегнуть на своей рубашке три пуговицы. Не так уж и плохо для скрюченных пальцев. Я весьма доволен собой. Душа и тело готовы к делу.
Сняв не без помощи Розмари рубашку, я принимаюсь разглядывать свой тощий костяк. Ребра торчат, на груди осталось несколько седых волосков. До чего я похож на борзую — кожа да кости. Розмари помогает мне попасть руками в рукава свежей рубашки и, склонившись надо мной, подтягивает концы галстука-бабочки. Отступив на шаг, она склоняет голову и еще раз поправляет галстук.
— Однако, скажу я вам, мне нравится этот галстук-бабочка! — говорит она, одобрительно кивая. Какой у нее глубокий и ласковый голос, какой он лиричный. Так бы и слушал весь день напролет. — Хотите взглянуть?
— Надеюсь, вы повязали галстук ровно?
— Да, конечно.
— Тогда не хочу. Что-то разлюбил смотреть в зеркало, — бормочу я.
— А по-моему, вы просто красавец, — говорит она, уперев руки в боки и окидывая меня оценивающим взглядом.
— Да ладно вам, — отмахиваюсь костлявой рукой я.
Она вновь смеется, и ее смех греет меня словно вино.
— Ну что, подождете своих здесь, или вывезти вас в вестибюль?
— А во сколько начинается спектакль?
— В три, — отвечает она. — А сейчас два.
— Тогда в вестибюль. Когда они приедут, не хочу терять ни минуты.
Розмари терпеливо ждет, пока я, скрипя костями, пересяду в кресло-каталку. Когда она вывозит меня в вестибюль, я вцепляюсь руками в колени и принимаюсь нервно поигрывать пальцами.