— Шшш, не шевелись.
Я и не шевелюсь, хотя голова трясется и подергивается в такт покачиванию поезда. Паровоз скорбно подает голос, и его далекий гудок с трудом пробивается сквозь гул в ушах. Тело как будто налито свинцом.
Лба касается что-то холодное и мокрое. Я открываю глаза, и передо мной калейдоскопом пляшут цветные пятна. Над головой у меня появляются четыре расплывчатые руки, которые постепенно сливаются в одну уходящую вдаль руку. Губы невольно складываются в трубочку. Я поворачиваю голову, но сказать ничего не могу.
— Глаз не открывай, — доносится до меня голос Уолтера. — Лежи и не дергайся.
— Гррр, — бормочу я. Голова скатывается на бок, и компресс падает. Но его тут же водружают обратно.
— Ну и врезали же тебе. Хорошо, что ты очнулся.
— Он пришел в себя? — говорит Верблюд. — Эй, Якоб, ты в себе?
Мне кажется, будто я поднимаюсь из глубокой шахты, и поначалу не могу понять, где я. Ага, я на своей постели. Поезд уже идет. Но как я здесь оказался и почему спал?
Марлена!
Я широко раскрываю глаза и пытаюсь подняться.
— Эй, кому я велел не дергаться! — сердится Уолтер.
— Марлена! Где Марлена? — выдавливаю из себя я, вновь падая на подушку. Мозги явно никак не могут удержаться на месте. Похоже, у меня сотрясение. С открытыми глазами мне куда хуже, так что я снова их закрываю. А когда видимый мир исчезает, чернота выходит за пределы головы, как если бы череп вывернулся наизнанку.
Уолтер стоит возле меня на коленях. Снимает со лба тряпицу, макает в воду и отжимает. Вода сочится обратно в миску, до чего у нее чистый, с детства знакомый звук. Гул постепенно затихает, уступая место ноющей боли, охватывающей затылок от уха до уха.
Уолтер снова подносит тряпицу к моему лицу Смачивает кожу на лбу, щеках и подбородке. Прохладное покалывание помогает мне вернуться, удержать внимание за пределами гудящей головы.
— Как она? Цела?
— Не знаю.
Я вновь открываю глаза, и мир ужасающе кренится. Опять приподнимаюсь на локтях, и на сей раз Уолтер мне не препятствует. Напротив, склоняется ко мне и смотрит прямо в глаза:
— Вот дерьмо! Зрачки-то разные. Тебе не кажется, будто ты перебрал?
— Ну… да, — снова еле выдавливаю из себя я. До чего же трудно подбирать слова! Самому-то мне ясно, что именно я хочу сказать, но путь от мозгов до рта словно начинен ватой.
Уолтер отходит от меня, и я слышу, как на пол падает пробка от бутылки. Вернувшись, он подносит бутылку к моим губам. Это сарсапарель.
— Боюсь, ничего лучшего я не найду, — с сожалением говорит он.
— Чертовы копы, — ворчит Верблюд. — Якоб, как ты там?