После паники, день второй.
Зверинец постепенно наполняется. Шериф приводит к нам железнодорожное начальство и поднимает шум по поводу законов о бродяжничестве. Требует, чтобы мы убрались с путей. И сказали ему, кто тут главный.
К вечеру на кухне заканчиваются припасы.
После паники, день третий.
Ближе к полудню на путях рядом с нами останавливается цирк братьев Несци. Шериф и железнодорожное начальство появляются вновь и оказывают главному управляющему такой прием, как если бы он был королевской особой. Они вместе обходят площадь. Обход завершается сердечными рукопожатиями и громогласным смехом.
Когда рабочие «Братьев Несци» принимаются переводить животных и перетаскивать оснащение в свои шатры, даже самые большие оптимисты понимают, что нет смысла отрицать очевидное.
Дядюшка Эл сбежал. Теперь мы все безработные.
Думай, Якоб. Думай.
У нас хватит денег, чтобы отсюда выбраться, но куда? Мы ждем ребенка. Нам нужен план действий. Мне нужна работа.
Я иду в город, отыскиваю почту и звоню декану Уилкинсу. Я боялся, что он меня не вспомнит, но он, кажется, рад меня слышать. Говорит, что часто задавался вопросом, куда я делся и все ли у меня в порядке, и, кстати, где я был последние три с половиной месяца?
Я набираю в легкие побольше воздуха, и, хотя мне кажется, что объяснить будет крайне трудно, слова сыплются из меня сами. Они обрушиваются на собеседника, словно град, вырываются одно вперед другого, а порой настолько перепутываются, что мне приходится вернуться и начать сначала. Когда я наконец умолкаю, декан Уилкинс молчит так долго, что я начинаю беспокоиться, не оборвалась ли связь.
— Декан Уилкинс! Вы на линии? — говорю я в трубку, после чего отнимаю ее от уха и начинаю разглядывать. Размышляю, не долбануть ли ею об стену, но удерживаюсь — на меня смотрит начальница почтового отделения. Точнее сказать, изумленно таращится, ведь она слышала каждое слово. Я отворачиваюсь к стене и подношу трубку к уху.
Декан Уилкинс откашливается, запинается и наконец говорит, что да, конечно же, я могу приехать и сдать экзамены.
Когда я возвращаюсь на площадь, Рози стоит на некотором отдалении от зверинца, а вокруг нее толпится главный управляющий «Братьев Несци», шериф и железнодорожный чиновник. Я припускаю к ним рысцой.
— Что тут, черт возьми, творится? — вопрошаю я, останавливаясь рядом с Рози.
Шериф поворачивается ко мне:
— Вы здесь главный?
— Нет, — отвечаю я.
— Тогда это не ваше дело.
— Это моя слониха. А значит, и дело мое.
— Эта слониха — часть имущества цирка «Братьев Бензини», и я, как шериф, уполномочен от имени и по поручению…