Объяснения происшедшему, несколько туманные, я услышал от самого Берри; дело в том, что через несколько дней после своего освобождения он пришел ко мне домой — первый и последний раз. Но в рассказе его для меня оставалось много неясного, и свою скрытность Берри объяснил: он намекнул, что мне лучше ничего не знать, он участвует кое в чем крупном, я, наверно, догадываюсь, о чем идет речь, наконец-то на него обратили должное внимание, хотя и не так, как он надеялся. На недостаток предложений он пожаловаться не может, и теперь у него есть возможность самому решать, на кого ему работать. Он еще раньше обзавелся кое-какими связями, но они не оправдали его ожиданий, и потому он воспользовался находившимися в его распоряжении средствами, чтобы попросить помощи. За помощь, оказанную ему, он благодарен, однако больше не хочет меня ни во что втягивать и просит понять, что вынужден ограничиться намеками.
Как ни странно, в следующий раз о Берри я услышал от женщины. Мне бы никогда и в голову не пришло, что женщины могут играть в жизни Берри какую-нибудь роль, и, как оказалось, я был прав. Но это, естественно, не исключало возможности, что кто-то может ждать от Берри того, чего он не в состоянии дать. Короче говоря, однажды у нашей двери появилась приятная девушка, очень молодая и очень застенчивая. В руке у нее была записная книжка Берри, открытая на странице с моим адресом.
— Берри исчез, — с порога сказала она. — Я знаю, вы его единственный друг. Помогите мне, пожалуйста!
— Чем я могу быть вам полезен? — спросил я.
Я пригласил ее войти. И она рассказала то немногое, что ей было известно. Старая история, которая повторяется снова и снова: она познакомилась с Берри (где-то, когда-то), он ей понравился, она решила, что ей следует о нем заботиться, попыталась навести в его квартире порядок, стала для него готовить — а он, похоже, уделял ей не слишком много внимания. Как всегда, в голове у него роилось множество планов, он был целиком поглощен работой и, как всегда, совсем не думал о том, чтобы улучшить свое материальное положение, о регулярных доходах, о буржуазной благоустроенной жизни. А теперь и вовсе исчез… Полной неожиданностью это для нее не было, на что-то в этом роде он намекал, но уже четыре недели как его нет, а ему уже давно пора объявиться снова.
Извлечь из нее эту информацию, да еще в скольконибудь связной форме, было нелегко, и не легче оказалось установить, какие места могли стать для Берри убежищем. Наконец ей вспомнилось, что как-то она нашла в кармане у Берри проездной билет, где была пробита одна станция — какая-то удаленная, на окраине города, между новым заводским районом и аэропортом. Хотя я плохо представлял себе, как его там найду, я отправился туда и начал поиски. Дома там, все с плоскими крышами, были построены сравнительно недавно, однако район этот наводил тоску еще большую, чем предместье, где мы с Берри выросли, — возможно, потому, что тут не видно было ни одного деревца, ни единого кустика. При этом жизнь здесь протекала почти как в провинции: старики сидели на крылечках, повсюду сновали женщины с сумками, а по улицам носились, вопя истошно, оравы ребятишек. Я чуть было не прозевал, что дети запускают в воздух бумажные самолетики. Достигнув высшей точки стартовой кривой, самолетик некоторое время летел по инерции, потом слышался щелчок, самолет опять набирал высоту, и в течение нескольких минут это повторялось снова и снова.