И вот мы в пять утра в аэропорту. И Серега, надо же, там же, и вручает он мне две книги и… Наташу.
Оказывается, существовала в Питере Наташа, а потом она вышла замуж в Голландию, а теперь она приехала в Питер на операцию позвоночника, и после нее она головку не держит и вообще извивается в руках, как змея, потому как операция свежая, но там мы ее отдадим с рук на руки, а вот и мама ее, которая тоже полетит.
Мама была одета в солдатский треух, и такое было впечатление, что у Наташи удалили позвоночник, а у ее мамы – ум.
И со всем этим мы должны были пройти через таможню.
Я боялся, что Коля сейчас чего-то скажет. Он может ни с того ни с сего послать Наташу на хер, несмотря на то, что читает лекции в Сорбонне о развитии человеколюбия у аборигенов Антильских островов.
Но этого не случилось. Коля сказал такие слова, как «милосердие», «сострадание», после чего он пошел на регистрацию, а я схватил наш багаж, отвязанную Наташу и ее трехухую маму и помчался вслед за ним.
Таможенники всегда очень тщательно проверяют Колю. Он ростом метр девяносто пять, и им всем кажется, что у него много незадекларированных долларов.
– Это все ваши деньги? – обычно спрашивает таможенник.
– А вам-то что? – говорит обычно Коля, после чего его ставят к стенке и раздевают.
Но у нас на руках Наташа, отдельно в авоське ее хребет и мама.
Я надеялся на Колино благоразумие. И я не ошибся – мы проскочили таможню, зарегистрировали Колю, меня, маму, Наташу и побежали на паспортный контроль.
Очень сложно было держать Наташе голову, мечтавшую отломиться, так, чтоб таможенница провела идентификацию ее и фотографии.
Наконец, это случилось, и мы побежали в самолет. Вернее, Коля пошел, задумчиво пописывая в блокнотик всякие слова для натурализации впечатлений, а я все слова сказал вслух, схватил Наташу и мать ее и домчал их до самолетных кресел.
В самолете я выпил чудовищное количество вина. Мне пообещали, что в Амстердаме нас будет ждать муж, а у трапа – коляска «скорой помощи».
Как мы прилетели, я не помню. Помню, что выгружался я с весельем, после чего потерял Колю и маму.
Мне осталась только Наташа, которую действительно усадили, в коляску и она заговорила по-голландски, после чего все уставились на меня как на родственника.
Еще несколько минут мы ехали в сторону санитарного пункта, и меня подмывало пнуть коляску, чтоб она двигалась быстрей.
Там Наташе сделали хорошо и покатили к выходу.
На паспортном контроле стояла мама. Она совала полицейскому, который ради этого случая даже вышел из своей конуры, свой паспорт.