Первое, что запомнил малыш Гарион, – кухня на ферме Фолдора. Через всю жизнь пронёс он тёплое чувство к кухням, особым звукам и запахам, ассоциировавшимся почему-то с любовью, уютом, вкусной едой, а главное – с домом. Как бы высоко ни вознесла Гариона судьба, никогда не забывал он, что всё началось именно с той кухни на ферме Фолдора, большой комнаты с низкими потолками и множеством котлов, печей и громадными вертелами, медленно вращающимися в закопчённых чревах очагов. Там стояли длинные тяжёлые столы, на которых месили тесто для хлеба, разделывали цыплят, рубили морковь и сельдерей, быстро и ловко взмахивая длинными кривыми ножами. Ещё совсем маленьким Гарион часто играл под этими столами и скоро научился убирать подальше пальцы от ног поварят. Иногда к вечеру уставший малыш ложился в угол и долго смотрел в мерцающий огонь, отражавшийся от начищенных кастрюль и ножей и ложек с длинными ручками, свисающих со вбитых в стены гвоздей, и, очарованный танцем пламени, засыпал, чувствуя себя в полной гармонии с окружающим миром.
Центром всего, что происходило, и владетельницей кухни была тётя Пол.
Мальчику казалось, что она обладает способностью находиться одновременно в сотне мест: запихивала последний кусочек фарша в гуся, сажала в печь каравай или снимала с вертела поджаристый окорок. Хотя кроме неё в кухне трудились ещё несколько человек, ни одно блюдо не попадало на стол, пока тётя Пол не давала своего одобрения. Неизвестно каким шестым чувством угадывала она, чего не хватает тому или иному кушанью, и умела придавать необыкновенный вкус, небрежно кинув горсточку пряностей, щепотку соли, две-три горошины перца, – будто обладала знаниями и могуществом, не присущими простым смертным. И в любой суматохе знала, где в эту минуту находится Гарион. Даже украшая торт, зашивая брюшко нафаршированного цыплёнка, смазывая верхушку пирога, тётя Пол, не глядя, вытягивала под столом ногу, отталкивая малыша от каблуков остальных поварих.
Когда Гарион подрос, это даже стало чем-то вроде игры. Гарион дожидался, пока тётка казалась слишком занятой, чтобы замечать его, и, смеясь, улепётывал к двери на коротких ножках. Но ей всегда удавалось поймать мальчика, и тот, весело улыбаясь, обхватывал её ручонками и целовал, а потом всё начиналось сначала.
В те далёкие годы Гарион твёрдо верил – нет в мире никого прекраснее и главнее, чем тётя Пол. Во-первых, она была выше всех остальных женщин на ферме Фолдора, почти такого же роста, как мужчины, никогда никому не улыбалась – кроме Гариона, конечно; волосы – длинные и очень тёмные, почти чёрные, только свисающий на лоб локон был снежно-белым. По ночам, когда она укладывала Гариона в постельку, тот протягивал руку и касался серебряной пряди; тётя Пол, улыбаясь малышу, нежно гладила по щеке, и он засыпал, успокоенный тем, что она здесь, рядом, и всегда защитит его.