— Меня-то примете? Я тоже не порожним пришел. — Вынул из пальто поллитру.
— Входи, беглец несчастный, — сказал «дед». — Как, примем его?
Приняли мы беглеца, только пальто предложили скинуть и шапку. «Дед» показал на столик:
— Прошу, славяне.
Но закуси было — тарелка с ветчиной и хлеб на газетке. Шурка вскочил:
— Сейчас пойду кандея раскулачу.
Возвратился с немалой добычей — в одной руке полведра компота, в другой, на локте, два круга колбасы, на пальцах кружки, под мышками — по буханке белого.
— Хоть шаром покати на камбузе. Все кореши-иностранцы подъели, а ужин кандей не варил, кум у него обнаружился на «Молодом».
Васька Буров сказал:
— Вон как. В первый раз кандей с вахты сбежал, а трагедия. Но простим кандею, бичи.
Простили мы кандею. «Дед» понюхал ведро и спросил:
— Из-под чего ведерко?
— Из-под угля, — сказал Шурка. — Да я помыл его.
— Ох, кашалоты, — «дед» засмеялся, — как вас только море терпит.
"Маркони" разлил по кружкам коньяк, первую протянул Ваньке Ободу. Ванька ее взял осторожно:
— Почему ж это мне сначала?
— А первый тост — за вернувшихся, — сказал «дед». — Пока что ты у нас вернулся, беглец. Мы еще нет. Ванька пошмыгал носом, вздохнул:
— Я, ребята, не беглец. Я узел хотел развязать семейный.
— Топориком? — «Маркони» нам подмигнул.
— Да, если б застал. — Ванька опять вздохнул. — Втемяшилось чего-то… А кто у меня есть, кроме нее? Развяжешь, а сам — сиротой вроде останешься.
— Не остался бы, — сказал "маркони", — уже твоей Кларе отбито, что ты возвращаешься. Между прочим, полтинник с тебя за радиограмму.
Ванька совсем расстроился. Поглядел в свою кружку и сказал глухо:
— Вы меня простите, ребята. Вы, можно сказать, герои, а я кто?
— Не кайся, — сказал Серега. — Такие же мы, как и ты.
"Дед" поднял кружку.
— Поплыли, славяне?
Мы «сплавали» и вернулись. Возвращение наше отметили колбасой и запили компотом, из тех же кружек.
"Маркони" стал рассказывать, как было на банкете, какую там Граков речь толкал и как он припомнил радиограмму шотландцев, где они благодарили всех, кто пытался их спасти, просили передать приветы близким. Все это он в вахтенном журнале утром прочел и запомнил же слово в слово. И как все начали шуметь — зачем он это зачитывает, а он еще спрашивал: "Что же вы, дорогие гости, не надеялись на советских моряков? У нас ведь так — сам погибай, а товарища… ну, и зарубежного товарища тоже — выручай". И как ему кеп-шотландец отвечал, что он благодарит русских моряков и надеется, что ему никогда больше не придется посылать такие радиограммы господину Гракову.
Я поглядел на «деда» — он морщился, как будто у него зуб болел. Однажды мы с ним говорили, и он тогда странную фразу сказал: "И жалко же мне этого жалкого человека". Я спросил: "Притерпелся уже к нему за годы?" — "Ну… все-таки одного мы с ним возраста, чуть он меня постарше… Ведь ничего делать не умеет. Всю жизнь — ничего, только вот глупости говорить. Прогони его завтра — под забором мослы сложит. Разве что пенсия…" Ах, «дед», я подумал теперь, неизвестно еще, кто из вас больше умеет!..