— Много лишнего говорится, верно?
— Ой, много.
— Но я не об этом, — он кивнул на море и на огни, — я про выметку. Это, правда, красиво. Я сверху смотрел, из кухтыльника. Грандиозно, старик! Все прямо как викинги… Свинство, если завтра пустыря потянем.
Для него ведь, и правда, это первая была выметка. Я-то их насмотрелся. Но первая всегда волнует.
— Особенно тоже не рассчитывай на завтра, — сказал я ему. — Сейчас не заловится — потом возьмем, к марту. Когда она в фиорды пойдет, с икрой. Там только успевай выбирать.
— Зря мы, наверное, ходим зимой? Лучше бы в марте.
— Да. Если только она калянуса не нажрется. Тогда ее придется шкерить. Потрошить.
— А это трудно?
— Все нелегко. Вообще такого вопроса на пароходе не задавай. Ты ее дома-то хоть шкерил?
— Так, штуки по две, к водке.
— Тонну не пробовал? На холоде, в перчатках без пальчиков. Если палец себе не отшкеришь, считай — повезло.
— А что это — калянус?
— Рачок такой. Когда она его жрет, у ней кишки соль не принимают. Гнить будет.
— А летом она его не жрет?
— Летом она не косякует. Разбегается из фиордов поодиночке.
— Да, это все равно, что выловить Атлантику. — Он вздохнул отчего-то. Спасибо.
— Это за что?
— Ну, как… Теперь вот я кое-что знаю. Покурим?
Он мне протянул пачку, зажег спичку в ладонях. И когда я прикуривал, вдруг он сказал:
— Между прочим, старик, вода от винта вскипает.
— Вон как?
— Да. Это называется «кавитация». Вредная штука, разрушает винт. Когда число оборотов превосходит критическое, на засасывающей стороне появляются пузырьки воздуха. Пар, конечно, не идет, но — все признаки кипения.
— Знаешь!
Он пожал плечами и опять вздохнул.
— Все мы учились понемногу… Возился с подвесными моторами.
— Зачем же ты пошел?
— В корму? А я не пошел. В гальюн забежал. Но я все-таки доставил вам удовольствие?
Я поглядел на него — он красивый был, рослый мальчик; девки его, наверное, любили. Отчего же он с Димкой держался за младшего. Но правда, было в нем что-то — как вам объяснить? — всем его хотелось оберечь, приглядеть за ним — как бы он там подальше был от лебедки, от натянутого троса, не удалился бы невзначай "в сторону моря". За Димкой же никто и не думал смотреть.
— Тяжело тебе плавать?
— Что ты! — он улыбнулся. — Я себя никогда так не чувствовал. Чем тяжелей, тем лучше.
— Вот это здорово!
— Я правду говорю. Рано или поздно, а нужно же себя когда-нибудь сделать. Изменить лицо.
— Это как?
— Не помнишь — у Грина? Читал когда-нибудь? "Алые паруса", кажется. Или — "Бегущая по волнам".
— Ну, предположим.
Не читал я этого Грина. Я вообще про моряков не могу читать. Вот только Джека Лондона уважаю, он правду написал: "Человек никогда не привыкнет к холоду". Знал, что пишет.