— Ты будешь вирать или нет?
— А я чего делаю?
— Не знаю, Сень. Не знаю, чего ты там делаешь. А только не вираешь. Погляди, сколько вожака на палубе. Хреново, Сеня. Закипнемся мы с таким вожаковым.
— Ты лучше умеешь? Ну и валяй, пример покажи.
Дрифтер даже вспотел от моих речей.
— Вылазь!
— Зачем? — Хотя мне, по правде, очень даже хотелось вылезти.
— Вылазь. И свайку захвати.
Я взял у него в хозяйстве свайку и полез. Он стоял, ноги расставив, и глядел, как я лезу. Я высунул голову в люк и зажмурился. Такое светило солнце. Такое море — хоть вешайся от синевы. Я сел прямо на палубу и ноги свесил в люк. А вожака, и правда, до фени скопилось. Но мне уже плевать было, сколько его скопилось. Очень мне хотелось смотреть на море.
— Дай сюда, — сказал дрифтер.
— Чего?
— Свайку дай.
— На, отцепись.
Он эту свайку с маху всадил в палубу. Наверное, на два пальца вошла, силенки ему не занимать.
— Вот, пускай она тут и торчит.
— Пускай, — говорю. — Мне что?
— А то, что не будешь вирать, я тебе этой свайкой по башке засвечу.
И пошел к своему шпилю. Снизу он мне выше мачты казался. Грабли чуть не до колен. Ну просто — медведь в рокане.
Прямо как во сне я эту свайку выдернул и зафингалил ему в спину. Прямо в зеленую спину. Я его не хотел убивать. Мне все равно было. Однако — не попал. В фальшборт она воткнулась, в обшивочную доску. Да сидя разве размахнешься?
Никто слова не сказал — ни палубные, ни вахтенный штурман, который, конечно, все видел из рубки. Дрифтер тоже молча к ней подошел и выдернул. Смерил, на сколько она вошла.
— На полтора пальца, Сеня.
— Мало. Я думал — на два.
— Мало, говоришь? — Пошел ко мне. — А если б попал? А, Сеня?
— Ничего. Лежал бы и не дрыгался.
Он прямо лиловый был. Сел около меня на корточки.
— Что ж мы с нею сделаем, Сеня? В море, что ли, кинуть?
— Зачем? В хозяйстве пригодится.
— Ах ты, гуманист чертов. Ты что думал, я в самом деле засветить хотел? Я ж только так сказал.
— Ну и я только так бросил.
Поцокал языком. Свайку положил возле люковины.
— Отчего ж мы такие нервные, Сеня? Кто ж нас такими сделал? Не иначе Хрущев. Все чего-нибудь да придумает. А при Хозяине-то, вспомни, порядок был. И каждый год, к первому апреля, цены снижены… Ай-яй-яй!.. Но ты вирай все-таки, Сеня. Помаленьку, а вирай.
Тут в нем опять голос прорезался:
— А что стоим, как балды на паперти? А ну, помогите ему!
Серега Фирстов с Шуркой кинулись к нам. Я опять полез в трюм. Потихоньку они мне спускали шлаг за шлагом, пока я все не уложил.
Дрифтер спросил с неба:
— Дома, Сеня, за это дело выпьем?
Я ему не ответил. Он постоял, языком поцокал и ушел к шпилю. Все лицо у меня горело и руки тряслись.