Некоторые могут сказать, что это произошло благодаря ораторскому искусству. Цицерон был великим оратором и мастером убеждать. Он считал, что говорить от сердца — глупость, которая не приличествует человеку, выступающему перед публикой. Он излагал аргументы, определив вначале свою цель. Затем Цицерон задавал себе вопрос, чего хочет аудитория. Затем он пытался решить, как можно воздействовать на умы и психику слушателей, чтобы они поверили тому, что он хочет до них донести, сделали так, как нужно ему. Как спрятать слабые аргументы и ошеломить аудиторию музыкой языка?
Но в мире, где правосудие ставится выше ораторского искусства, а истина — выше риторики, последователей Цицерона быстро разоблачают. Они слишком красноречивы и бездушны, слишком приятны и неэмоциональны, слишком умны и притягательны. Кто будет доверять опасному жулику, который одинаково умело может выступить за обе стороны в процессе, но делает это без искренней приверженности собственным взглядам?
В деле Рэнди Уивера мое красноречие было, так сказать, другого сорта, оно исходило от сердца, а голова его только направляла. Кроме того, за эти месяцы присяжные узнали меня, а я — их. Они наблюдали за мной во всевозможных ситуациях. Они слышали, как я говорю: «Не знаю», — если я действительно не знал. Они слышали, как я признавался, что нахожусь в замешательстве, если это было действительно так, что ошибся, если был не прав. Они видели, что я действительно забочусь о Рэнди Уивере, видели, как я возмущался, когда прокурор попытался несправедливо очернить его через религиозную веру, которая не была моей верой. К моменту заключительного выступления я давно доказал присяжным, что мне можно доверять, открывая правду о своем деле и о себе. Выступай Цицерон перед современным судом, по-моему, он заслужил бы огромное восхищение своим красноречием, но психические щупальца присяжных скорее всего нащупали бы в нем лицемера, каким бы отточенным ни было его мастерство.
В деле Уивера моя борьба за доверие началась с самого начала — вместе с сознательным допущением боли, страха и их преодолением. Боец на ринге маринуется страхом и получает от него свою энергию. Он входит на ринг, обливаясь потом, с колотящимся сердцем. Он пытается выглядеть уверенно, посылает приветствия толпе и старается сломить взглядом оппонента. Он наполнен энергией, о которой даже не мечтал. Его реакция становится быстрее, место разума занимают инстинкты. Подобным образом боец в зале суда принимает свой страх в себя, и из боли рождается творческая энергия, заставляющая его действовать интуитивно и мощно. Адреналин, побуждающий нас драться или бежать, питает нашу энергию и придает силы, это главный залог победы в зале суда.