Наконец я выпроводил агентишку моего соперника, после чего мы с Ч. К. Ф. обсудили, какую из множества проблем решать первой. Придется потрудиться, чтобы упрочить гробничный интерьер, составить детальные схемы, законсервировать необработанные изображения и перерисовать последние стенные панели. Помощь Ч. К. Ф. неоценима.
В Александрии я высадился вечером 24 числа, Мэйси, до Каира добрался поездом на следующий день, на Рождество, хотя в Египте что оно есть, что его нет. Работа спорилась: выяснилось, что объект жил в отеле «Сфинкс» и выехал оттуда 26 октября, оставив номер за собой до возвращения. С отчетами, которые он посылал в Бостон, пока все сходилось. Клерк также сказал, что в отеле побывал Финнеран, ночевал за девять дней до меня. Я, в свою очередь, провел там ночь 25 числа — в аккурат ночевал на постоялом дворе на Рождество. Говорящих ослов не заметил.
Воскресенье, 24 декабря 1922 года
Тружусь. Истощенные недра мои! Патефон не помогает. Тружусь не покладая рук. Работа наводит на мысли о бессмертии. Полагаю, для среднего египтянина понятие о бессмертии — не более чем дурацкое суеверие. Но это лишь потому, что самая идея вечной жизни изменилась как для христиан, так и для остальных. Мы разделяем мнение наших нильских предтеч: бессмертие есть архиважнейшее достижение индивида (важнее, чем любовь или бледная репутация добродетельного человека, насущнее, чем даже дружба), но не разделяем безумной мысли о том, что в пакибытие переносятся наши тела. У нас на слуху другие выражения — «спасение души», «неувядающая слава». Называйте как хотите, но каждый надеется, что имя его будет звучать и звенеть, когда заглохнут имена его слуг и мучителей. (Самое прелестное, если это случится до их физиологического финала, дабы последняя дымка их имен прешла, а они все еще дышали и осознавали — осознавали, тер Брюгген! — что когда их разлагающиеся телеса обнаружат и швырнут в землю, их кожа и волосы уже будут принадлежать анониму — и анонимно же превратятся в угольную пыль, в то время как иные станут солнцами и светилами.) Такого постоянства алчет всякий, пусть он и утверждает обратное. Триумфальных арок и Смитов-младших в мире — как грязи; болтливые художники волнуются, не забудут ли их творения; поэты, дабы снискать славы, накладывают на себя руки; завещаниями и последними волеизъявлениями управляются наследники; имена всякий год зачитываются в церквах и синагогах; что говорить о вычурных надгробиях и признаниях в любви на смертном ложе, о наследии и именном дарении, о деньгах, жертвуемых политическим партиям и благотворительным фондам? Мы все еще египтяне до мозга костей, и спорить тут не о чем.