Кэл дотронулся пальцами до раны и ужаснулся:
— Шрам?!
«Значит, он все-таки тщеславен», — подумала Либби, и на душе у нее отчего-то стало теплее.
— Не волнуйся, сейчас шрамы в моде. Мне было бы спокойнее, если бы тебя зашили, но боюсь, что моей ученой степени в рукоделии недостаточно для такой важной операции.
— Твоей… чего?
— Шучу. Потерпи, сейчас немножко пощиплет.
Когда она принялась прижигать края раны, он, не удержавшись, громко выругался и, не давая ей закончить работу, схватил ее за руку.
— Пощиплет? Немножко?!
— Крепись, Хорнблауэр! Подумай о чем-нибудь другом.
Кэл стиснул зубы и сосредоточился на ее лице. Жгло так, что он зашипел. Глаза Либби светились состраданием, но руки действовали решительно. Она уверенно промыла рану, нанесла мазь и перевязала ему голову.
Через окно проникал бледный утренний свет. Кэл глядел на нее и не мог наглядеться. А она в самом деле настоящая красавица! Хотя совсем не пользуется косметикой… да и пластические операции явно не делала. С таким лицом — волевым, решительным и вместе с тем женственным — она появилась на свет. Ему снова захотелось погладить ее по щеке. Он вспомнил, что кожа у нее мягкая, как у младенца. И как она легко краснеет и бледнеет! Все чувства моментально отражаются у нее на лице.
Может быть, очень может быть, она для своего времени обычная женщина, сказал себе Кэл. Но для него она неповторима и невыносимо желанна. Вот почему ему сейчас так больно… Он приказал себе расслабиться. Вот почему он никого в жизни так не хотел, как хочет ее.
Кэл нахмурился. Либби — уроженка двадцатого века. Сейчас она настоящая, реальная. А он кто? Иллюзия, мираж. В двадцатом веке он еще не родился, и все же он никогда не чувствовал себя таким живым, как сейчас.
— Ты часто этим занимаешься? — спросил он вслух.
Огорченная тем, что невольно причинила ему боль, Либби отозвалась рассеянно:
— Чем «этим»?
— Спасаешь людей.
Уголки губ у нее дрогнули, и Кэл снова напрягся. Как хочется ощутить их прикосновение!
— Ты у меня первый.
— Вот и хорошо.
— Все, готово.
— Ты забыла поцеловать, чтобы все поскорее прошло! — Когда он был маленький, так делала мама; наверное, так делают все матери во все времена. Либби тихо засмеялась, и сердце у него словно ухнуло в пропасть.
— Вот тебе — за то, что был таким смелым. — Она наклонилась и прижалась губами к месту над повязкой.
— Все равно болит. — Он взял ее за руку, не дав отойти. — Может, еще разок?
— Пойду принесу аспирин. — Ее рука обмякла. Она могла бы отступить, когда он встал, но что-то в его глазах подсказало ей, что делать этого не стоит. — Калеб…