Теперь она решила сломать печать.
Ползущий вверх по углу здания лифт замер, и послышался бесплотный голос: «Доступ в данный сектор закрыт для всех служащих корпорации «Тирелл» и прочих лиц. Никакие разрешения в настоящий момент в этом секторе не действуют. Выйдите и вернитесь на ваше место работы. Служба безопасности компании предупреждена».
— Все в порядке, — ответила Сара вслух. Кроме нее, в лифте никого не было. — Это я… Внеси новую запись в протокол доступа. — Она не знала, сколько ей нужно говорить, чтобы компьютер распознал голос. — М-м… Godiam, fugace е rapido, е il gaudio dellamore.
Слова сами пришли ей на ум. Буквально только что она лежала в, кровати в собственных апартаментах внутри корпорации «Тирелл». Над головой вился дымок, а Сара слушала добрую старую «Травиату». Ее любимую оперу, ведь она по-прежнему не могла слушать партии Каллас. Все эти завывания слишком напоминали голоса внутри ее головы.
Компьютерный голос ничего не ответил, однако лифт двинулся далее по стене здания. Дверь через несколько секунд открылась, и Сара ступила на порог некогда личных владений ее дяди.
Она уже бывала здесь: заходила однажды на несколько минут после возвращения в Лос-Анджелес лишь для того, чтобы осмотреться, а затем вернуться к подчиненным и отдать приказания. Весь этаж был опломбирован сразу после убийства Элдона Тирелла. Тела его, естественно, там уже не было. Убитого унесли, кремировали и преподнесли прах племяннице во время некой языческой церемонии передачи власти; набросив на лицо черную вуаль, Сара стояла на платформе перед лицом собравшихся подчиненных. Маленькую урну с выгравированным именем дяди она отнесла в свои покои. С тех пор урна медленно, но неизбежно набирала в весе по мере того, как Сара стряхивала в открытое отверстие пепел от очередной сигареты. Урна стояла рядом с туалетным столиком исключительно для этой цели.
Несмотря на кондиционирование и системы фильтрации, воздух в огромных высоких залах отдавал склепом. Словно в помещениях было наглухо закрыто то, что нельзя вычистить механическими вентиляторами. Здесь таилось не просто бремя одного года, прошедшего со дня смерти дяди; здесь таилось прошлое многих лет и множество незначительных, но связанных с ними смертей.
В этой знакомой спальне она видела сияние на своей коже. Сияние напоминало свечи в соборе и было столь сильным, что маленький порез на руке отсвечивал рубином. Теперь свечи превратились в нагромождения воска с черными семенами фитилей внутри, в белые сталактиты, замершие над мятыми шелковыми простынями. Наваленные у массивного изголовья подушки по-прежнему хранили отпечатки спины и плеч дяди. Здесь было место его ночных мечтаний, здесь его мозг неустанно трудился в те часы, когда работали лишь биржи во Владивостоке и Пекине. На далеких шахматных досках он передвигал пешки и фигуры с наличностью во все более острые и выгодные положения.