Постепенно по обилию железа, предназначенного для стеснения свободы передвижения, посольство стало напоминать что-то среднее между зоопарком и тюрьмой. Предосторожности оказались нелишними. Пригодились и сирены, и гранаты со слезоточивым газом, и решетки, и телевизионные камеры. Об этом речь дальше.
Под близкие раскаты грома укрепляли мы свою крепость, с горечью и опасением наблюдали, как пинками отбрасывались казавшиеся незыблемыми нормы международной дипломатии: неприкосновенность территории, личности, почты и т. п.; уповали на то, что наше посольство иранцы тронуть побоятся, но не очень верили в их благоразумие. Те из нас, кто не утруждался попытками проникнуть в сложности жизни, ратовали за решительные военные меры. «Одна танковая дивизия должна войти со стороны Мешхеда, а другая — через Тавриз… Надо высадить воздушный десант в Тегеране… Вот когда-то Ляхов… Наш полк пройдет весь Иран за три дня…» и т. п. (Надо сказать, правда, что афганские уроки были еще впереди.)
Хотелось бы верить в прогресс цивилизации, в то, что наступит время, когда иностранный дипломат перестанет быть легкой добычей для экстремистов, авантюристов, когда ворота посольств будут вновь распахнуты и охранять их будет домашнего вида, невооруженный и добродушный страж. Совсем недавно так и было. Пока же продолжается соревнование сил наступления и обороны, снаряда и брони. Террористы вооружаются, посольства уходят в глухую защиту.
…Нападение на посольство не было неожиданным. Первая попытка налета была предпринята в новогоднее утро 1980 года. Я плохо помню этот день. Группа (кого? — бандитов? налетчиков? иранцев?) проникла к зданию посольства и небольшими силами полиции была выкинута за пределы парка. Существенных потерь от действий противника мы не понесли. Правда, поспешили уничтожить кое-какие бумаги и оборудование связи в посольстве, хотя можно было этого и не делать.
Следующий налет — 27 декабря 1980 года, в годовщину ввода в Афганистан наших войск (ограниченного контингента советских войск, пользуясь официальной терминологией того времени), причинил нам серьезные неприятности.
…Вой сирены выбивает человека из равновесия, это истошный голос надвигающейся беды. Сирена запомнилась с 1941 года. В начале войны она каждый день выла в Москве, и мы прятались в наспех отрытом во дворе бомбоубежище. В нашем районе падали только зажигалки, их быстро гасили, и самым страшным в воздушных тревогах был именно вой сирены, установленной на крыше школы. Четырехэтажное здание школы было самым высоким среди деревянных домишек Марьиной рощи.