Внутри было ни светло, ни темно — сумрачно; три коптящих факела и пара окошек, больше похожих на бойницы, положения не спасали. Но Огдалиму и Грумвору свет был не нужен.
— А вот и Хокрам, легок на помине, — пробормотал Огдалим, собрался с духом и преувеличенно бодро воскликнул:
— Мы вернулись, брат! Ну и мороз нынче, вся живность попряталась! Лютует зима, прямо спасу нет!..
По лестнице, из темноты, к ним спускался закутанный с головы до пят в меховую накидку старичок, носивший звучное имя Хокрам. Высунув длинный крючковатый нос из полинявшего беличьего воротника, он поглядел сперва на Огдалима, а потом на Грумвора, вернее, на то, что было у него в руках.
— Однако, — простуженно проскрежетал он, — дичь вы все же добыли.
— Это… м-м… не совсем дичь, Хокрам, — замялся Огдалим. — Это…
— Это совсем не дичь, — сурово отрезал Грумвор. — Это человек.
— Что?!
От столь яростного вопля Огдалим подскочил, как ужаленный, и в страхе попятился. Он никогда не спорил с Хокрамом, не мог сделать этого и сейчас. Но Грумвор был из другого теста, он не двинулся с места и твердо заявил:
— Это ребенок. Мальчик. Он умирает, поэтому я подобрал его и принес сюда. Сидя на вершине башни и глядя в небо, хоть раз посмотри на землю, Хокрам! Не думаю, что тебе было бы приятно видеть, как тело этого несчастного ребенка разорвут на части дикие звери!
— Да, неприятно, но запрет?! Ты забыл о запрете?! — Хокрам вперил в него свирепый взгляд, он свято хранил неприкосновенность Кибала и за это готов был сражаться с любым, кто на нее посягнет, будь то воин, мирянин или собрат по ремеслу.
— Я ничего не забыл, — мрачно возразил Грумвор. — Мы служим высшим силам, но также служим и людям, вспомни об этом.
Хокрам недовольно поджал губы и запустил руку во взъерошенные, как птичье гнездо, редкие седые волосы. Некоторое время на его лице отражалась борьба между долгом и состраданием. Последнее все же оказалось сильнее, да разве могло быть иначе? Из всех троих он был самым вспыльчивым, упрямым, вздорным, но и у него в груди билось сердце — доброе сердце, хоть он и прятал его старательнее остальных.
— Хорошо, — сказал он. — Пусть будет так. Неси его вниз, Грумвор, в комнату для учеников. А ты, Огдалим, прекрати так радостно улыбаться. Если я согласился впустить в Кибал человека, это еще не значит, что ему повезло. Может, совсем наоборот.
На первый взгляд казалось, что помочь мальчику уже ничем нельзя. Он был бледен, неимоверно худ, и при каждом слабом вздохе у него в груди что-то хрипело и клокотало. Грумвор и Огдалим выхаживали его, хоть на успех надеялись не слишком — мальчик угасал на глазах. Огдалим исправно вливал мальчику в рот сытный бульон и всяческие лекарственные отвары, Грумвор делал примочки и растирания, оба почти не отходили от его постели три дня и три ночи, отложив все дела и обязанности. Хокрам появлялся редко, издалека неодобрительно смотрел на них и снова удалялся. Лишь однажды, когда Грумвор и Огдалим уже совсем валились с ног от усталости, он согласился посидеть у постели мальчика.