Прямо напротив задней двери располагались пошатнувшиеся ворота, ведущие на узкую улочку позади постоялого двора. К воротам были привязаны двое неприглядного вида мужчин — веревки, прикрепленные к столбам, стягивали им руки за спинами. Чуть поодаль маячили двое стражей из замка в круглых шлемах с металлическими пластинками, защищающими нос, но без кольчуг, в коих не было необходимости, учитывая мирную жизнь города. Они неохотно выпрямились, увидев вышедшего из двери постоялого двора коронера. Разумеется, им было известно о том, что шериф де Ревелль с пренебрежением и легким презрением относился к коронеру. Ходили слухи и о соперничестве, даже некоторой вражде между двумя представителями закона. Поэтому они оказались в растерянности, не зная, сколь почтительно следует относиться к коронеру.
Сэр Джон тут же развеял их сомнения.
— Это так вы приветствуете офицера? — прорычал он. — Вам платят за то, что вы солдаты, так будьте же солдатами, тем более — в присутствии королевского офицера.
Парочка стражей наградила его кипящими взглядами, но оба подтянулись и опустили пики на землю в некотором подобии салюта.
— В Палестине, будь вы такими расхлябанными, магометане перерезали бы вам горло в первый же день, — буркнул Джон, однако его интерес к стражам уже угас, и все внимание было приковано к двум негодяям, привязанным к внешним воротам.
Один из мужчин был рослым, крупным, среднего возраста, с дико всклокоченной черной шевелюрой и лохматой бородой. Одежда на нем была разорвана почти до пояса, всю открывшуюся мощную грудь покрывал ковер густых волос, и Джон вспомнил обезьян на цепи, Которых привозили из Африки на континент и показывали затем на ярмарках. Второй мужчина был намного моложе и, в полную противоположность напарнику, выглядел как типичный светловолосый саксонец. Оба уставились на него, словно животные на бойне, ожидающие смертного часа, — а именно таковой и была в конечном итоге их судьба.
— Я — королевский коронер, и в мои обязанности входит расследование ваших злодеяний.
Волосатый презрительно сплюнул в грязь, едва не угодив плевком в сапог Гвина. Корнуоллец грозно зарычал, но Джон предостерегающе поднял руку, останавливая помощника.
— Раненый утверждает, что вы убили его товарища. Что вы на это скажете?
— Я не убивал. И ничего не знаю, — проговорил волосатый. Учитывая, что до виселицы ему рукой подать, единственное, что ему оставалось делать, — это отнекиваться.
— Врешь! У меня шесть человек готовы поклясться, что они видели, как ты ударил несчастного кистенем! — Запасы терпимости Гвина не были предназначены для мерзавцев, плюющих ему под ноги, а потому он без тени сомнения