Джону публичные повешения не доставляли удовольствия, хотя он не понимал, откуда взялась такая нелюбовь. Приближаясь к основанию пустой виселицы, он ощущал легкое беспокойство. Насильственная смерть стала настолько привычной для коронера, что он редко о ней задумывался, — воины, искалеченные или убитые на поле брани, в течение многих лет составляли часть его образа жизни, и многих из них настигла смерть от его собственной руки, меча, булавы или кинжала. И все же было в этом жестокосердном ритуале умерщвления людей, никакого отношения к войнам не имеющих, нечто, вызывавшее в Джоне смутное недовольство, несмотря на очевидную иррациональность подобных эмоций. Справедливость должна торжествовать, злодеям следует показать, что их ожидает, иначе обрушатся все основы общественного устройства… и все же…
Коронер встряхнул головой, отгоняя неприятные мысли, и кивнул писарю, чтобы тот располагался с пером и чернилами за соседней телегой, на которой увезут казненных, когда они расстанутся с жизнью.
— Томас, запиши имена и место жительства преступников — хотя сегодня мы зря тратим время. У них на двоих добра не наберется и на пенни.
Одна из обязанностей коронера заключалась в том, чтобы обеспечить конфискацию имущества казненных, ибо оно переходило в собственность королевской казны. Однако большинство преступников не имели за душой ни пенса, и единственными их пожитками была истрепанная одежда, годящаяся разве что для того, чтобы быть сожженной или захороненной вместе с ними, если, конечно, им не предстояло после казни догнивать в назидание другим на виселице, в цепях или клетках.
Гвин отошел, чтобы купить себе кусок пирога, поэтому коронер присел на край телеги, дожидаясь начала церемонии.
Вскоре в Южных воротах появилась растянувшаяся по дороге небольшая процессия, и толпа, расступаясь, ожидающе загудела, пропуская еще одну грохочущую телегу, которую сопровождала дюжина солдат из замка. Телега приближалась, и Джон увидел бегущую рядом с ней женщину, через каждые несколько шагов пытающуюся уцепиться за борт. Еще немного, и до него донеслись рыдания и причитания женщины, хватающейся за грубые деревянные поручни. Телега, которую тащила за собой невозмутимая старая кобыла, медленно приближалась к основанию виселицы, и толпа сомкнулась за процессией, словно человеческая волна.
На телеге стояли жертвы предстоящего ритуала. Их руки были привязаны к переднему поручню, и оба не могли не то что сбежать, но даже сесть. Один из них был очень стар, седые волосы всклокоченными прядями падали на истертую донельзя сорочку. Безразличный ко всему происходящему, он, опустив подбородок на грудь, был само воплощение безнадежности. Джон понял, что смерть для него станет давно ожидаемым и желанным избавлением от долгой, жалкой жизни.