– И что же дальше?
– Мы приехали двадцать первого, во вторник. Однако он не появился.
– Он был здесь, в Будапеште, приехал двадцать второго вечером. Двадцать третьего утром ушел из гостиницы. Где вы должны были встретиться?
– В Уйпеште. У Ари.
– Так, значит, он приехал туда двадцать третьего утром?
– Да я же вам говорю, что нет! Он вообще не появился. Мы его ждали, но он не пришел. Потом мы позвонили в гостиницу, но там его тоже не было.
– Кто именно звонил?
– Я, Тео и Ари. По очереди.
– Вы звонили из Уйпешта?
– Нет, из разных мест. Говорю вам, он вообще не появился. Мы торчали там и ждали его.
– Значит, вы утверждаете, что не встречались с ним, когда он был в Будапеште последний раз.
– Да.
– Предположим, я вам верю. Вы не встретились с Матссоном. Но это не означает, что с ним не могли встретиться Фрёбе или фрейлейн Бок. Верно?
– Нет, я знаю, что они его не видели.
– Откуда вам это известно?
Видно было, что Радебергер начинает приходить в отчаяние. Он сильно потел. В кабинете было жарко.
– Послушайте, – сказал он, – я не знаю, что об этом думаете вы, но тот, другой, кто меня допрашивал, очевидно, полагает, что мы убрали Матссона. Но вы сами подумайте, зачем нам нужно было это делать? Ведь мы с его помощью зарабатывали деньги, причем большие деньги.
– Вы давали деньги также фрейлейн Бок?
– Конечно. Она помогала нам и получала свою долю. Достаточно для того, чтобы она могла не работать.
Мартин Бек внимательно смотрел на него. Наконец спросил:
– Вы убили его?
– Нет, ведь я же вам говорю! Неужели вы думаете, что мы хотели остаться торчать здесь с целым складом товара, если бы убрали его?
Он весь напрягся, голос у него начал срываться.
– Вы недолюбливали Альфа Матссона?
У него забегали глаза.
– Вы должны отвечать, когда я вас о чем-то спрашиваю, – с серьезным видом сказал Мартин Бек.
– Да, конечно.
– По-моему, фрейлейн Бок на допросе заявила, что и вы, и Фрёбе недолюбливали Матссона.
– Он становился неприятным, когда напивался… Он… он презирал нас за то, что мы немцы.
Он устремил умоляющий взгляд на Мартина Бека и сказал:
– Но ведь это несправедливо.
Минуту было тихо. Это не нравилось Тетцу Радебергеру. Он вертелся, поворачивался в разные стороны и нервно заламывал пальцы.
– Мы никого не убили, – сказал он. – Мы совсем не такие.
– Ночью вы пытались убить меня.
– Это было совсем другое.
Он сказал это так тихо, что его едва было слышно.
– Как вас понимать?
– Это была наша единственная надежда.
– На что? На виселицу? Или на пожизненное заключение?
Немец затравленно посмотрел на него.