— Мне это тоже не давало покоя. Но вы помните, с каким трудом мы добивались приказа фюрера о назначении Штубера военным губернатором Германской Патагонии и комендантом базы.
— Очень уж смущала его эта, невесть откуда явившаяся, вами же, Скорцени, придуманная Германская Патагония. Однако теперь… Думаю, что даже фюрер будет приятно удивлен.
— Уже готовлю представления к наградам на всех троих.
— Ну-ну, удивляйте нас дальше, Скорцени. — А когда обер-диверсант рейха уже готов был оставить его кабинет, вдруг спохватился: — Надеюсь, вы учитываете то прискорбное обстоятельство, что какие-то «места под аргентинским солнцем» — с земельными участками, банковскими счетами, небольшими виллами и, возможно, на первых порах какими-то скромными должностями на самой базе, — могли бы пригодиться и нам с вами?
— Иначе, зачем бы я рисковал своими лучшими диверсантами?
Апрель 1945 года. Германия.
Берлин. Рейхсканцелярия. Бункер фюрера.
Войдя в штабной отсек, фюрер решительно, с какой-то фанатичной подозрительностью, осмотрел присутствующих. В эти минуты здесь находились: начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал пехоты Кребс; командующий обороной Берлина генерал Вейдлинг; гаулейтер Берлина и министр пропаганды Геббельс; генерал Бургдорф, призвание которого Гитлер в эти мгновения так и не вспомнил; его, фюрера, адъютант майор Йоганмейер, служивший связным-посыльным между ним и штабистами; еще какие-то офицеры, находившиеся здесь в ожидании то ли важных вестей, то ли дальнейших бессмысленных распоряжений…
Всем им казалось, что Гитлер явился с какой-то особой новостью, возможно, даже с долгожданным приказом об эвакуации его личного штаба и штаба сухопутных войск в Баварию, поэтому все напряглись, приняли стойку «смирно» и терпеливо ждали оглашения очередной воли фюрера.
— Геббельс, вы знакомы с телеграммой Геринга? — мгновенно развеял все их надежды раздосадованный голос «вождя арийского народа».
— Нет, мой фюрер, пока еще не знаком, — запинаясь, безнадежно дрожащим голосом проговорил Геббельс, сразу же вызывая подозрение в правдивости его слов. Тем более что даже самые преданные делу национал-социализма люди уже давно воспринимали его как штатного рейхслгуна. Причем многие даже не пытались скрывать этого своего убеждения.
— Что, действительно не знакомы? — повторил свой вопрос фюрер и недоверчиво оглянулся при этом на Бормана. — Разве рейхслейтер не дал вам возможности прочесть этот странный документ?
— Позвольте ознакомиться, — шагнул к нему обер-пропагандист рейха, однако тот уже успел протянуть бумажку Борману: